Во время летних каникул я дошел до ручки. Третьего июля папа наконец открыл магазин по продаже электробытовых товаров и был неприятно удивлен, обнаружив, что в департаменте Мёз всем служащим полагается обязательный оплачиваемый отпуск. Редкие посетители находили новый магазин очень красивым, но неоправданно дорогим. Дела шли плохо. Папе очень хотелось показать нам Бар-ле-Дюк, и я до последнего момента надеялся сбежать от кузенов. С тех пор как два года назад они вернулись во Францию, мы часто виделись. По каким-то загадочным причинам они проявляли ко мне родственные чувства и симпатию, а я не выносил братцев. Меня бесило их вопиющее невежество, верность идее Французского Алжира и неистребимый акцент. Я подозревал, что они намеренно его культивируют. Сначала я дразнил кузенов, подражая их выговору, но они только смеялись. Папа был вынужден отказаться от нашей встречи в Бар-ле-Дюке, и я с пятнадцатого июля до конца августа «наслаждался» обществом Делоне в Перро-Гиреке, холодным морем — вода в лучшем случае прогревалась до десяти градусов, — резиновыми блинчиками, вечно хмурым небом, скользкой, как каток, «тропой таможенников» и нескончаемой игрой в «Монополию». Но хуже всего были заданные на каникулы упражнения. Кузены делали по десять-двадцать ошибок на странице. Никто не обрадовался, что я сдал проверочный тест на десять и две десятых балла, но меня обязали проявить семейную солидарность и каждое утро диктовать безграмотным родственничкам длинные тексты. Когда я объяснял, что это лечится каждодневным чтением, они смотрели на меня как на полоумного. Мое терпение лопнуло тридцатого июля. В меню был «изумительный отрывок» из Поля Бурже, которого дедушка Филипп считал лучшим писателем двадцатого века (роман «Ученик» был его настольной книгой). Я послал всех к черту и ушел, хлопнув дверью. Это был День святой Жюльетты, и сестра затаила смертельную обиду за испорченный праздник. Она не сомневалась, что я сделал это намеренно. Мама сочла мое поведение грубым и потребовала извинений, но я отказался и усугубил свое положение, отказавшись проводить утренние диктанты и «покупать» отели на улице де ла Пэ.

Однажды мама спросила, почему я никогда не фотографирую членов семьи и виды Бретани, но ответа не дождалась.

— Прости, что порвала твои снимки. Я в тот день устала и была на взводе.

— Я выбросил фотоаппарат!

— Но почему? Это же был наш подарок на день рождения!

— Он никуда не годился.

— Если хочешь, мы купим тебе другой.

— Лучше потрать деньги на открытки.

Она купила полароид. Все дружно восторгались дешевыми броскими цветами и без конца снимали друг друга.

— Эй, Каллахан, почему ты смываешься всякий раз, когда мы хотим сделать семейное фото? — удивлялся Морис.

— Не хочу быть рядом с вами на снимке.

Я целыми днями напролет в одиночестве бродил по ландам, читать из-за сильного ветра не мог и наконец понял, почему в Бретани так много придорожных распятий. Полдничать мы ходили в блинную. В Бретани выпекают тонны блинчиков.

— О-ля-ля, что за чудесный блин, просто объедение!

— Тебе понравилось, сынок?

— Вы — «черноногие», — сказала хозяйка заведения в бретонском чепце-бигудене, напоминающем сахарную голову.

— Да, мадам, и гордимся этим!

Они сделали ее фото полароидом, и она пришла в восторг от успехов технического прогресса. Однажды в Пемполе они обпились крепким сидром и заголосили: «Мы африканцы, вернулись из далеких краев…» [168]

Мысль о возвращении в лицей вселяла в меня небывалый восторг, но там меня ждал кошмарный удар. Николя исчез. Мой самый старый друг. Названый брат. Мы всё (ну, почти всё) делили на двоих. Он всегда приходил ко мне на день рождения. Как-то раз, в четверг вечером, его отец решил меня подбодрить и сказал: «Ты — член семьи, чувствуй себя как дома». Мы дружно работали и уважали друг друга. А теперь он исчез, улетел, испарился. Я перешел из класса «С» в класс «А». Может, он в другой параллели? Нет, никто о нем не слышал. Я отправился к нему домой и узнал, что они переехали в конце июля. Без предупреждения, куда — консьержка не знала. Я ей не поверил. Забежал в первое попавшееся по дороге бистро, купил жетон, набрал номер и услышал женский голос:

— Данный номер не обслуживается. Обратитесь в справочную телефонного узла.

Я был вне себя от ярости и досады. За неделю до моего отъезда в Бретань мы записали два альбома — Литтла Ричарда и Джерри Ли Льюиса. Я сэкономил Николя кучу денег, а он бросил меня, как старый рваный носок. Хороша благодарность! Хуже всего было то, что я одолжил ему диск Фэтса Домино из коллекции Пьера, бесценный, который было не купить ни за какие деньги. Николя собирался провести каникулы у бабушки с дедушкой в забытом богом местечке Дё-Севр, где царит смертельная скука, а время тянется невыносимо долго. Он хотел воспользоваться тишиной сельской местности и сделать наконец идеально чистую запись. Чтобы выклянчить диск, он прибег к тонкому шантажу:

— На будущий год я вряд ли смогу давать тебе списывать на контрольных по математике. С Хиляком все было просто, Перетти — другое дело. Злобная скотина. Он ходит по рядам и знает все трюки учеников.

Аргумент был весомый, и я сдался, дал Николя «Блюберри-Хилл». Он как-то странно улыбнулся и сказал:

— Не волнуйся, все будет в порядке.

Я лишился моего Фэтса Домино. Николя уже тогда знал, что уедет из Парижа, но не счел нужным проститься. Ему не было грустно, не было жаль. Отнесся ко мне, как к чужому человеку. Я бы никогда не поверил, что такое может случиться. Предать мог кто угодно — только не Николя. У меня как будто украли годы дружбы. Он не имел права. Рано или поздно мы снова увидимся. Я дождусь этого дня и сверну ему челюсть. В довершение всех несчастий я оказался за одной партой с Бертраном Клери. Он боялся собственной тени и прикрывал тетрадь левой рукой, а то и плечом, чтобы я, не приведи господи, не списал. Я отыгрывался, то задевая его локтем, то наступая на ногу. Не знаю, что случилось — Перетти повлиял, общий уровень понизился или мне улыбнулась удача, — но оценки у меня улучшились, и я перестал быть козлом отпущения.

В лицее я намеренно вел себя отчужденно, сторонился товарищей и каждое утро ставил себе новую задачу. Не здороваться. Не раскрывать рта в течение всего дня. Не отвечать на вопросы. Не пожимать рук. Стараться быть невидимкой. Результат превзошел все ожидания. Товарищи перестали ко мне обращаться, так что общался я только с Шерлоком. Я наконец остался один и мог спокойно читать в свое удовольствие. Клери пересел в первый ряд, и место Николя никто не занял. Меня обуревала горечь и гнев. Через неделю я решил, что пора вернуться к настоящим друзьям, и отправился в «Бальто».

Игорь и Леонид играли в настольный футбол. Как дураки. Делали пращи-вертушки и хохотали как безумные, когда шарик попадал в ворота.

— Чем занимаетесь?

— Гляди-ка, призрак! Мы думали, ты куда-то уехал, — сказал Игорь, не отрывая взгляда от поля.

— Мы тренируемся, — сообщил Леонид.

— Научи нас играть, — попросил Игорь.

— Вам не по возрасту. Начинать нужно молодым.

— Ах ты, маленький придурок, да я бегаю быстрее тебя! — возмутился Леонид.

— Мы, между прочим, обучали тебя игре в шахматы. Думаешь, нам больше нечего было делать?