— Я убил их всех, да? — спросил Эндер.

— Кого их? — в свою очередь спросил Грэфф. — Чужаков? Но это и нужно было сделать.

Майзер наклонился ниже:

— Именно для этого мы начали войну.

— Всех цариц. Значит я убил и всех детей, и вообще всех.

— Они сами сделали выбор, когда решили, напасть на нас. Это не твоя вина. Так и должно было случиться.

Эндер вцепился в китель Майзера, повис на нем, чтобы притянуть его к себе, оказаться с ним лицом к лицу.

— Я не хотел убивать их всех. Я никого не хотел убивать! Я — не убийца! Вам был нужен не я, вам был нужен Питер, но вы, вы мерзавцы, сделали так, чтобы это оказался я, вы обманули меня!

Он заплакал. Не мог больше сдерживаться.

— Естественно, мы обманули тебя. В этом и была тонкость, — сказал Грэфф. — Чтобы ты ничего не знал, иначе ты не смог бы этого сделать. И у нас не было выбора. Нам нужен был командир, обладающий такой способностью к сопереживанию, что он смог бы думать, как чужаки, понимать их и предугадывать их действия. В нем должно было быть столько сочувствия, что это позволило бы ему завоевать любовь подчиненных, заставить их работать вместе с ним, как будто они части безупречно слаженного механизма, такого же безупречного, как организация чужаков. Но человек, обладающий такими качествами, никогда не смог бы стать убийцей. Для него победа любой ценой никогда не была бы самым главным. Если бы ты знал, то ты никогда не сделал бы того, что ты сделал. А если бы ты был из тех, кто может такое сделать, то ты никогда не смог бы достаточно хорошо понять чужаков.

— И это должен был быть ребенок, — добавил Майзер. — Ты оказался быстрее меня. Лучше меня. Я был слишком старым и осторожным. Ни один нормальный человек, имеющий хоть малейшее понятие о том, что такое война, никогда не вступит в бой с чистым сердцем. Но ты ничего не знал. Мы сделали все, чтобы ты не узнал. Ты был беспечным, блестящим и юным. Ты был рожден для этого.

— В наших кораблях были люди, да?

— Да.

— Я приказывал пилотам идти вперед и умирать, даже не зная об этом.

— Они знали об этом, Эндер, и все равно шли. Они знали, за что умирают.

— Но вы никогда не спрашивали меня! Вы ни разу не сказали правду!

— Тебе пришлось стать орудием, Эндер. Таким, как пистолет или Доктор, безупречным и не имеющим ни малейшего понятия о том, куда его направляют. Мы направляли тебя. Мы несем ответственность за все. Все плохое, что было, было сделано нами.

— Расскажете потом, — сказал Эндер и закрыл глаза.

Майзер Рэкхэм потряс его:

— Не засыпай, Эндер. Это очень важно.

— Вы сделали со мной все, что хотели, — сказал Эндер. — А сейчас оставьте меня в покое.

— Как раз за этим мы и пришли, — сказал Майзер. — Мы пришли сказать, что у нас с тобой еще остались дела. Здесь становится опасно. Вскоре может начаться война. Американцы заявляют, что Варшавский Договор готовится напасть на них, а русские то же самое приписывают Гегемону. Война с чужаками закончилась всего двадцать четыре часа назад, а эти на Земле опять, как в прежние времена, готовы вцепиться друг другу в глотку. И всех беспокоишь ты. И все они очень хотят тебя заполучить. Величайший военный гений за всю историю человечества. Вот бы поставить его во главе армии! Американцы. Гегемон. Все, кроме Варшавского Договора, которому ты больше всего понравился бы мертвым.

— За меня можете не беспокоиться, — сказал Эндер.

— Нам придется увезти тебя отсюда. На Эросе полно русских десантников, и Полемарх — тоже русский. В любой момент ситуация может выйти из-под контроля.

Эндер опять повернулся к ним спиной. На этот раз они не возражали. Но он не стал спать, он слушал, о чем они говорят.

— Этого-то я и боялся, Рэкхэм. Вы дали ему слишком большую нагрузку. Некоторые из менее крупных сторожевых отрядов чужаков могли бы подождать. Можно было бы устроить ему несколько дней отдыха.

— И ты принялся за то же самое, Грэфф. Тоже пытаешься решить, как мне было бы лучше действовать? Вы не знаете, что могло бы произойти, если бы я не толкал его. Этого никто не знает. Я сделал так, как сделал, и это сработало. Несмотря ни на что, это сработало. Запомни эти аргументы моей защиты, Грэфф, они могут тебе еще пригодиться.

— Простите.

— Я и сам вижу, как это подействовало на него. Полковник Лики утверждает, что с большой долей вероятности Эндер вообще не сможет оправиться, но я этому не верю. Он очень сильный. Вдобавок победа значит для него слишком много, а он победил.

— Не надо рассуждать о силе. Ему всего одиннадцать. Дайте ему отдохнуть, Рэкхэм. Пока что настоящего взрыва еще не произошло. Давайте на всякий случай поставим охрану у его двери.

— Или у какой-нибудь другой двери. И сделаем вид, что он за ней.

— Можно и так.

Они вышли. Эндер опять уснул.

Время шло, никак не задевая Эндера; лишь изредка он просыпался ненадолго, чтобы снова уснуть. Однажды его разбудило что-то, давящее на его руку, какая-то тупая и навязчивая боль. Он поднял другую руку и нащупал иглу, воткнутую в вену. Он попытался вытащить ее, но она была закреплена лейкопластырем, а он был слишком слаб. В следующий раз он проснулся в темноте от чьей-то возни, возле его кровати. Его разбудил какой-то очень громкий звук, долго звеневший в ушах, но он не понял, что это было.