Шрифт:
— Я — сумасшедший, — сказал Эндер. — Но со мной полный порядок.
— Когда ты успел до этого додуматься? — спросил Алаи.
— Когда подумал, что ты хочешь меня убить, и решил опередить тебя в этом. Мне кажется, что я — убийца до мозга костей. Но пусть я буду лучше живым, чем мертвым.
Они засмеялись и выразили по этому поводу свое полное согласие. Потом Эндер вдруг заплакал и обнял ближе всех стоящих к нему Боба и Петру.
— Мне вас не хватало, — сказал он. — Мне так хотелось увидеть вас.
— Ты видел нас в наши самые плохие времена, — сказала Петра. Она поцеловала его в щеку.
— Я видел вас, когда вы были неподражаемы, — возразил Эндер. — Тех, кто мне был нужен больше всего, я доконал первыми. Просчеты в планировании.
— Сейчас все полностью оклемались, — сказал Динк. — Всем хватило пяти дней в затемненных комнатах в центре боевых действий, чтобы полностью избавиться от своих недугов.
— Мне больше не надо быть вашим командиром, да? — спросил Эндер. — Вообще не хочу больше никем командовать.
— Ты и не должен никем командовать, — сказал Динк. — Но ты всегда будешь нашим командиром.
Некоторое время они молчали.
— Итак, чем мы теперь будем заниматься? — спросил Алаи. — Война с чужаками закончилась, так же как и война на Земле и здесь. Что мы будем делать?
— Мы — дети, — сказала Петра. — Они, наверное, отправят нас в школу. Таков закон. Ты обязан ходить в школу, пока тебе не исполнится семнадцать.
Это их всех сильно рассмешило. И они хохотали до слез.
Глава 15. ГОВОРЯЩИЙ ЗА МЕРТВЫХ
Озеро было спокойным. Ветра совсем не было. Двое мужчин сидели в креслах на палубе лодочного причала. К причалу был привязан небольшой деревянный плот. Грэфф зацепил веревку ногой и подтянул плот, затем позволил ему отплыть, затем подтянул снова.
— Ты похудел.
— От одного вида перегрузок толстеешь, от другого худеешь. Я такой, каким меня делает моя внутренняя химия.
— Тебе, должно быть, пришлось очень нелегко.
Грэфф пожал плечами:
— На самом деле нет. Я знал, что меня оправдают.
— Кое-кто из нас не был в этом уверен. На какое-то время все здесь словно посходили с ума. Жестокое обращение с детьми, убийство из-за халатности. Эти видеозаписи гибели Стилсона и Бонзо по-настоящему отвратительны. Смотреть, как один ребенок вытворяет такое над другим…
— Что касается записей, то думаю, что меня спасли именно они. Обвинение подредактировало их, но мы показали все полностью. Стало ясно, что Эндер не являлся зачинщиком. Все остальное было игрой на косвенных уликах. Я заявил, что делал лишь то, что считал необходимым для спасения человечества, и это подействовало. Суд потребовал от обвинения доказательств того, что Эндер смог бы победить без нашей подготовки. Ну, а последующее совсем просто: крайние действия при чрезвычайных обстоятельствах во время войны.
— В любом случае, Грэфф, это было для нас великим облегчением. Я помню, что мы поругались, и знаю, что обвинение использовало против тебя записи наших разговоров. Но к тому времени я уже понял, что ты был прав, и предложил дать показания в твою пользу.
— Я знаю, Андерсон. Мои адвокаты сообщили мне об этом.
— Ну и чем ты займешься теперь?
— Не знаю. Пока все еще отдыхаю. У меня накопилось на несколько лет неиспользованных отпусков. Достаточно, чтобы провести время до выхода на пенсию. И у меня никогда не было времени потратить свою зарплату, поэтому я имею множество денег на банковских счетах. Могу теперь жить на проценты. Возможно, что я больше ничего не буду делать.
— Звучит прекрасно. Но я бы этого не вынес. В трех различных университетах мне предлагали стать их президентом. Вбили себе в голову, что я просветитель. Они так и не поверили, когда я сказал, что в Боевой школе меня интересовала лишь игра. Думаю, что я приму другое предложение.
— Букмекером?
— Теперь, когда кончились войны, пришла пора играть в игры. Впрочем, это будет сильно походить на отдых во время отпуска. В лиге всего лишь двадцать восемь команд. К тому же после стольких лет наблюдения за детьми, носящимися по боевому залу, глядеть на футбол — это все равно, что глядеть на возящихся друг с другом улиток.
Они рассмеялись. Потом Грэфф вздохнул и толкнул плот ногой.
— Этот плот наверняка не выдержит тебя.
Грэфф кивнул.
— Его построил Эндер.
— А, верно, ты ведь брал его сюда.
— Более того, это место передано в его владение. Я проследил за тем, чтобы он получил щедрое вознаграждение. И у него всегда будет необходимое ему количество денег.
— Если только ему когда-нибудь позволят вернуться, чтобы воспользоваться всем этим.
— Ему никогда не позволят.
— Даже несмотря на то, что Демосфен агитирует за его возвращение домой?
— Демосфен больше не сотрудничает с информационными сетями.
Андерсон поднял бровь:
— Что это значит?
— Демосфен ушел в отставку. Навсегда.
— Тебе что-то известно, ты, старая вонючка. Ты знаешь, кто скрывается за именем Демосфена.
— Скрывался.
— Ну, скажи мне.
— Нет.
— Можешь считать, что ты больше не болельщик, Грэфф.
— Я никогда им не был.
— Тогда скажи хотя бы почему. Многие из нас думали, что под именем Демосфен может скрываться сам Гегемон.
— Этого просто не могло быть. Даже всей банде поддерживающих Демосфена кретинов от политики не удастся убедить Гегемона вернуть Эндера на Землю. Эндер слишком опасен.
— Ему всего лишь одиннадцать лет, нет, уже двенадцать.
— Это делает его еще более опасным, поскольку им совсем нетрудно управлять. Имя Эндера необычайно популярно во всем мире. Бог-дитя, сотворивший чудо, держащий в своих руках жизнь и смерть. Любой властолюбец, помышляющий о личной диктатуре, будет рад присвоить его, чтобы поставить во главе армии и не оставить миру других возможностей, кроме добровольного присоединения или панической капитуляции. Если бы Эндер вернулся на Землю, то он наверняка захотел бы пожить здесь. Отдохнуть, воспользоваться тем, что еще осталось от его детства. Но ему не дали бы никакого отдыха.
— Я понимаю. Кто-то объяснил это Демосфену?
Грэфф улыбнулся:
— Нет, Демосфен объяснил это кое-кому другому, кое-кому, кто лучше всех остальных смог бы использовать Эндера для того, чтобы управлять миром так, что мир был бы этим доволен.
— Кому же?
— Локку.
— Но ведь именно Локк выступал за то, чтобы Эндер оставался на Эросе.
— Многое видится не тем, чем является на самом деле.
— Для меня это слишком сложно, Грэфф. Я предпочитаю игру. Четкие, понятные правила, арбитров на линиях, начало и конец. Все приветствуют победителей, а затем расходятся по домам, к своим женам.
— Будешь время от времени доставать мне билеты на матчи, ладно?
— Ведь на самом деле ты не собираешься проводить здесь время до пенсии?
— Я назначен министром по колонизации.
— Значит этим все-таки решили заняться?
— Сразу же, как получили отчеты о мирах, которые были колонизированы чужаками. Я имею в виду, что с ними все в порядке. Ухоженные поля, налаженное производство, готовое жилье и ни одного живого чужака. Они все погибли. Очень удобно. Мы отменим все законы, регулирующие численность населения.
— Которые никому не нравились…
— И все эти третьи, и четвертые, и пятые погрузятся на звездолеты и отправятся к уже известным и пока еще неизвестным мирам.
— А они действительно отправятся?
— Люди всегда отправляются. Всегда. Они всегда верят в то, что смогут построить жизнь лучшую, чем в старом мире.
— Ну что ж, может быть и смогут.
Поначалу Эндер считал, что его вернут обратно на Землю сразу же, как только все успокоится. Но через год после того, как все успокоилось, ему стало совершенно ясно, что его вообще никогда не вернут назад. На Земле требовались его имя и вошедшие в историю победы, а сам Эндер Виггин во плоти мог оказаться там неудобной в обращении персоной.
И еще был суд, разбиравший преступления полковника Грэффа. Адмирал Чамрайнагар пытался помешать Эндеру наблюдать за судом, но ему это не удалось. За свои заслуги Эндер сам был возведен в ранг адмирала, и это был один из немногих случаев, когда он воспользовался правами, который давало его звание. Поэтому он видел видеозаписи драк со Стилсоном и Бонзо, видел предъявленные на суде фотографии их трупов, слышал споры психологов и юристов, решавших, были ли эти убийства совершены предумышленно или в целях самообороны. Эндер имел собственное мнение на этот счет, но им никто не поинтересовался. На протяжении всего суда было ясно, что на самом деле атака направлена против него. Обвинение вело себя умно и не старалось напрямую возложить на него ответственность, но оно предприняло попытки изобразить Эндера Виггина больным, извращенным типом с преступными наклонностями.
— Не обращай внимания, — посоветовал Майзер Рэкхэм. — Политики тебя боятся, но они пока еще не в силах подорвать твою репутацию. Такое по плечу лишь историкам, которые набросятся на тебя лет через тридцать.
Эндера не волновала собственная репутация. Он наблюдал за процессом равнодушно и даже забавляясь. В войне он уничтожил десять миллиардов чужаков, которые были такими же живыми и разумными, как любой из людей, и которые не начинали и никогда не начали бы Третьего Нашествия, и никто даже не подумал назвать это преступлением.
Эти десять миллиардов убийств лежали на нем тяжкой ношей, и смерти Бонзо и Стилсона были не легче и не тяжелее всех остальных смертей.
И с этой ношей он проводил ничем не заполненные месяцы в ожидании того дня, когда спасенный им мир наконец решит, что он может вернуться домой. Один за другим его друзья, вызываемые своими семьями, были вынуждены покидать его, чтобы быть с почестями принятыми в родных городах. Эндер смотрел репортажи об их возвращении, и его трогало, что большую часть посвященного им времени они возносили Эндера Виггина, который научил их всему и который привел их к победе. Но когда они призывали к его возвращению домой, то эти призывы вырезались цензурой и не достигали ничьих ушей.
Какое-то время единственными видами работ на Эросе были наведение порядка после кровавой войны Лиг и прием донесений с боевых звездолетов, которые теперь занимались изучением миров, принадлежавших чужакам.
Однако вскоре на Эросе закипела бурная деятельность. Численность населения стала гораздо больше, чем даже во время войны с чужаками, и все новые и новые будущие колонисты прибывали на астероид, чтобы заняться подготовкой полетов к пустым мирам чужаков. Эндер принимал участие в этой подготовке настолько, насколько ему позволяли, но руководители колонистов не верили, что этот двенадцатилетний мальчик, необычайно одаренный для военной деятельности, может обладать какими-либо способностями к мирным делам. Эндер терпеливо сносил их пренебрежительное отношение и постепенно привык предлагать свои планы через нескольких прислушивающихся к нему взрослых, которым позволял выдавать эти планы за их собственные. Его совершенно не волновало, как к нему будут относиться. Он думал лишь о том, как лучше сделать дело.