Теперь наглая девица уже по-другому смотрела на меня своими бесстыжими глазами. Мое предупреждение заставило ее задуматься, если, конечно, ей вообще был знаком этот процесс.

– Что вы от меня хотите? – вдруг вполне смиренно спросила она, решив, по-видимому, сменить тактику.

– Вы для меня подготовили документы?

Наташа протянула мне толстую пачку. Я положила ее на соседний стол.

– Я приду сюда завтра. В этой пачке должны лежать документы, которые должны были лежать сегодня, но сегодня по разным причинам не лежат. Пусть они лежат с завтрашнего дня. Вам понятна моя небольшая просьба?

Я встала и вышла из бухгалтерии. Что-то мне подсказывало, что она последует моему совету.

Глава 20

В театр я приехала на следующий день. Точнее, на следующий вечер. На этот раз репетиций не было, и он был непривычно пуст. Я прошлась по вестибюлю, заглянула в зрительный зал. Он был погружен в темноту, и я невольно представила, как происходят тут представления, фигуру своего мужа, его резкие, уверенные реплики. В такие минуты он особенно красив и привлекателен, так как человек необычайно красив и привлекателен тогда, когда делает порученное ему свыше дело. Я давно замечала, что те люди, что находятся на своем месте, выглядят совсем не так, как все остальные. Они словно бы осенены каким-то высшим светом. И его отсветы я иногда видела на супруге. Жаль только, что они полностью исчезают, когда он общается со мной.

Сидя в темноте, я вдруг ясно увидела, что когда мы разговариваем или просто находимся в одном помещении, в его глазах появляется скука. Странно, что чтобы это понять, мне пришлось оказаться одной в зрительном зале и в кромешной тьме. И чтобы проверить это предположение, мне даже не надо смотреть ему в лицо. Я и без того это видела. Подчас открытия мы совершаем в совершенно неожиданных местах и в неожиданное время. Скажите, а с вами случалось такое?

Невольно мне стало грустно, можно без конца ссориться и при этом жить вместе не так уж плохо. А вот скука – это как разведенный мост, который никак не удается снова свести. Против нее бороться крайне трудно, почти безнадежно, она напрочь убивает отношения. Лучше уж ненавидеть друг друга, чем скучать в обществе друг друга. В этом случае у людей возникает одна навязчивая мысль: как бы поскорее расстаться. Совсем не исключено, что она преследует и мужа.

Почему-то до сего момента я не думала о наших отношениях в таком ключе, я считала, что у мужика что-то вроде гиперактивной сексуальности. К моим ласкам и к моему телу он уже привык, вот и захотелось отведать других блюд на других кухнях. Но теперь мне стало неприятно от мысли, что мои объяснения чересчур просты, я думала так, как мне было удобнее думать, менее болезненно. Но это вовсе не означает, что это и есть правда. А правда всегда хуже, чем мы обычно полагаем.

Я испытывала растерянность – снова придется пересматривать свои отношения с мужем. Уж лучше бы он пришел да сказал, что бросает меня. Но ведь не придет и не скажет, по крайней мере, до премьеры. Сейчас я ему нужна как воздух и даже больше. А вот после нее – нужда во мне может и отпасть, он уже научился дышать и без моей помощи. И не размышляет ли он точно так же, как я сейчас? Конечно, это выглядит бесконечно цинично, но стоит ли этому удивляться; разве мы все не используем друг друга в своих целях и интересах? Только в зависимости от ситуации в одних случаях это зовется любовью, в других – цинизмом. Не случайно, самая распространенная у человечества игра – это игра в слова.

Внезапно зажегся свет, от неожиданности я даже вздрогнула. Послышались чьи-то шаги. Почему-то я прониклась уверенностью, что сейчас увижу мужа. Но мужа не увидела, а увидела бухгалтера. Вы, надеюсь, еще не забыли, что ее зовут Наташа. И что вчера она выглядела весьма экстравагантно, и у нас был с ней весьма неприятный разговор. И, если быть честной, видеть ее мне хотелось в данную минуту меньше всего на свете.

Но сейчас она мне показалось совсем иной. Во-первых, она была одета вполне нормально, можно даже сказать просто: в бесцветную юбку и под стать ей кофту. На лице – представляете – никакой косметики, кроме бледной губной помады, а волосы – обычного каштанового цвета. Я даже не сразу глазам своим поверила, что это она. Уж больно разительным было преображение.

– Я тоже люблю иногда тут сидеть в темноте, – произнесла Наташа, садясь рядом со мной.

Я с удивлением посмотрел на нее, ее образ как-то не вязался с этими словами. Мне казалось, если она и что-то любила делать в темноте, то совсем другое.

– И о чем вы думаете, сидя тут в темноте? – поинтересовалась я.

– О разном. Например, вспоминаю спектакли Евгения Романовича. Он – самый замечательный режиссер из всех, кого я знаю.

Вот тебе на, и она в ту же степь. Уж не спланированная ли это на меня атака?

– А многих вы знаете режиссеров?

– Только Евгения Романовича. Но он все равно лучший.

– Далеко не все так считают, многие критики не высоко ценят его спектакли.

Она громко хмыкнула.

– Было бы кого слушать, им же платят за то, чтобы всех разнести. Я никогда их статьи не читаю.

– Другие читают. И делают выводы. Театр-то на грани закрытия.

– Все зависит от вас!

– Почему вы так думаете?

– Я знаю.

– Говорите загадками.

Наташа довольно долго пристально смотрела на меня.

– Спасите театр, несмотря ни на что, – вдруг произнесла она.

– Это как понять, несмотря ни на что?

– В независимости от всего, что тут происходит.

– А что тут происходит?

– Ничего не происходит.

– Как-то не очень понятна логика ваших слов.

– Логика проста, нельзя, чтобы закрылся такой театр.

Я почувствовала, что этот по-своему любопытный, но какой-то малопродуктивный разговор меня слегка утомил. Эта девица имеет удивительное свойство – говорить многозначительно, но абсолютно непонятно. Но одно ясно, чего-то она от меня добивается, что-то хочет мне внушить. Знать бы еще, действует ли она по своей инициативе, так сказать, по зову сердца, или выполняет общественное поручение? Но она этого не скажет даже под пыткой. Хотя с другой стороны, на свете мало людей, способных выдержать истязания. Даже немного жаль, что я не палач.