– Да, абсолютно другая традиция!

– Кстати, грекам очень нравится русское благочестие. В нашем представлении они неблагочестивые, или, скажем, более прохладные. Например, по отношению к святыням. У них просто этого нет в менталитете. К каким-то вещам они проще относятся. Меня греки часто спрашивают: «Правда ли, что у вас в России на службе не сидят, а стоят?» Я говорю: «Правда». Их это удивляет! Но что касается богословского образования или, скажем, катехизации населения, то в Греции с этим дела обстоят гораздо лучше.

Они все к Церкви привыкли, они в ней с самого рождения. Все крещеные, все в школе изучали Закон Божий. Для них Церковь всегда была родным домом. А дом – это то место, где ведешь себя более свободно и просто, нежели, например, в гостях. Для греков Церковь – это та среда, вокруг которой сохранялась нация при турках. То есть священник был представителем греческой общины в любом районе, в Церкви всегда проводились выборы, собрания населения, крещение, отпевание и все остальное. И поэтому здесь к Церкви отношение немного иное.

– А как вам кажется, в какой среде христианину легче жить: в такой, где Церковь – это нечто привычное и знакомое, «свое», или же там, где люди к Церкви в целом не очень близки?

– Настоящему христианину везде нелегко. Христианину хорошо там, где его хочет видеть Бог – конкретно именно тебя. Будешь на своем месте, тогда тебе будет хорошо. А приходская жизнь в России, мне кажется, не слабее, чем в Греции.

– Даже несмотря на то что у нас она восстанавливается только последние 20 лет?

– Да, пульс напряженности приходской жизни в России часто даже выше, чем здесь, в Греции. Но монашеская жизнь, состояние монашества в Греции лучше в силу объективных причин, о чем мы говорили ранее.

– С одной стороны, вы священник, у вас есть паства, которая, конечно, требует и внимания, и времени, а с другой стороны, вы монах, призванный к сосредоточенной молитве. Как быть с этим противоречием?

– Конечно, такое противоречие возникает. Зачастую это совершенно противоположный образ жизни, мыслей. Если для монаха идеал – это безвестность, закрытость, уединение, личная молитва, то священник – это уже более открытый для мира человек, к нему приходит множество людей. Тут самое главное, кем ты сам себя считаешь. Я, иеромонах, в большей степени «монос» или «иеро»? О себе могу сказать, что ощущаю себя в большей степени монахом, чем священнослужителем.

Но, нельзя не упомянуть и то обстоятельство, что в Греции иеромонах – это просто такое послушание в монастыре. Монах в священном сане ничем не отличается от остальной братии, никак особенно не выделяется. В России же это зачастую некая прослойка со своим образом жизни.

– Как вам кажется, монашество и жизнь в семье – это действительно два единственно верных христианских пути, и третьего не дано? Или сейчас, в современных условиях, когда сама необходимость такого выбора неочевидна, как-то все-таки иначе можно взглянуть на это?

– И раньше выбор был неочевиден. Например, профессор Алексей Ильич Осипов, критикуя книгу «Откровенные рассказы странника» [30] , говорит: «Она прелестна (от старославянского слова «лесть» в значении «ложь», «обман». – Примеч. ред.), потому что там указан очень легкий путь достижения Иисусовой молитвы». А я читаю эту книжку и думаю: «Господи, да где ж там „очень легкий путь“, когда еще до того, как этот странник начал учиться Иисусовой молитве, он вместе с женой перед сном совершал по тысяче земных поклонов, чтобы не соблазниться! Поживи так десять лет, – конечно, тебе молитва откроется!» То есть люди-то зачастую и в миру жили очень целомудренной жизнью.

Ведь монахи в монастырь приходят по разным поводам – все очень разные. Один приходит из страха Божия, другой – по любви к Богу. Третьему просто негде жить. Четвертый приходит не из-за любви к монашеству, а просто потому, что не любит семью – ему лень растить детей, строить отношения с человеком противоположного пола. Таких очень много в нынешнем поколении. С другой стороны, знаю мирян, которые шесть – девять часов в день посвящают Иисусовой молитве. Даже монахи не всегда так молятся. Поэтому я бы не стал говорить, что эти два пути принципиально отличаются.

Можно и в миру остаться жить, но и в брак не вступать, и в монастырь не уходить. Бывает так: человек живет один, подвизается, молится. А другой, например, еще находится в состоянии неопределенности – и этот период неопределенности может продолжаться до довольно зрелого возраста. Нет однозначных ответов.

– И все-таки, что самое главное в монашестве?

– Что самое главное? Бог.

Монахами становятся те, кто, как я уже говорил, любит Бога больше остальных. Не потому, что они остальных не любят, но потому, что Бога любят больше. Для них это главная цель в жизни, они хотят быть с Богом. И Господь им открыл, что для них удобен именно такой путь.