— Правильно. Немедленно предупредите!

Сам я со штабом и группой охраны пообедал в доме солтыса. Съели по тарелке супа и немного кулеша. Хозяйка предлагала творог и молоко, но мы отказались: доктор был прав — после длительной голодовки нельзя наедаться.

Стали расспрашивать солтыса, где имеются немецкие гарнизоны.

Мигая, он сообщил, что крупные немецкие комендатуры есть в Парчеве, Хелме и Владаве, а по деревням немцы не стоят. Только учредили кое-где постарунки. Полицейские участки, значит...

— И много тут постарунков?

— Не знаю точно, панове. Может, десять, может, больше...

— Сколько полицейских в каждом?

— Да где как... Где по десять, где по двадцать... Воспользовавшись паузой, солтыс кашлянул и неуверенно произнес:

— Товарищ командир... Я должен донести, что в деревне партизаны.

Я удивленно смотрел на него. Впервые встречал солтыса, признающегося, что донесет.

Солтыс, прижимая руки к груди, заговорил торопливо и сбивчиво, мешая русские и польские слова.

Лекомцев перевел его тарабарщину:

— Если немцы узнают, что в деревню заходили партизаны, а им, фашистам, об этом не сообщили — сожгут деревню. Солтыса повесят, а остальных мужчин расстреляют. Таков приказ...

Мы переглянулись, помолчали. Бойцы и командиры ждали моего решения. А что тут было решать? Я понимал: солтыс все равно донесет немцам, как только мы уедем. Отговаривать его идти в ближайший постарунок — бессмысленно, глупо. Он же об односельчанах думает, а не только о своей шкуре. Немцы миндальничать не станут. Уничтожат всю деревню без долгих раздумий...

— Хорошо, — сказал я. — Можете донести немцам, что в Сухаве находились партизаны. Но доносить пойдете

[254]

через час после нашего отъезда и лишнего болтать не станете. Сколько нас, чем вооружены — вы не знаете, не видели, забыли с перепугу... Понятно?

— Понятно, понятно! — обрадовался солтыс. — Ничего лишнего сказано не будет.

— Вот и хорошо. А у вас, стало быть, бывают партизаны?

Солтысу уже ничего не оставалось, как говорить правду:

— Появляются, панове... Потому и приказ... Наши, польские, партизаны ходят вокруг, а теперь, говорят, и Советская Армия рядом. Первые отряды уже появились...

Однако ничего определенного о партизанах он сказать не мог.

Дав товарищам отдохнуть еще часок-другой, я приказал строиться.

Люди рассаживались на крестьянские брички. На передних ехали бойцы Парахина, на арьергардных — Валентина Хрястофорова. Несколько бричек с партизанами Моисеенко и Косенко отправлялись вперед, чтобы разведывать маршрут. Штаб, как полагается, поместился в середине «механизированной» колонны.

Солтыс до последней минуты суетился вокруг бричек — то поправлял сено, то что-то советовал возницам.

Обоз тронулся. Солтыс снял шляпу и склонился до земли в поясном поклоне...

* * *

Весенняя ночь моргала крупными звездами, булькала невидимыми ручьями. Мы ехали к парчевскому лесу, к деревне Лейно, где помещались Михаил Гора со своими людьми, а также подошедшие к нему Хаджи и Степь.

Зная, что ночью гитлеровцы редко появляются на дорогах, Парахин повел колонну прямо по шоссе Владава — Парчев. Это была, конечно, наглость, но я понимал Парахина: хотел оторваться от Буга, от Сухавы.

— Погоняй! — сказал я вознице, едва копыта коней зацокали по асфальту.

Повозочный хлестнул коня. Загремели кованые колеса, полетели искры из-под копыт и ободов, зашелестел ветер.

— Всегда бы так! — кричал над ухом Петя Истратов. — Лихо, товарищ майор!

Ехали рысью около двух часов. Вдруг — бледные пят-

[255]

на автомобильных фар! Пришлось свернуть на грунтовку. Однако тревога оказалась напрасной: машина сама вильнула в сторону. Тогда опять выбрались на шоссе.

Проехали деревню Колаче. Добрались до деревни Сосновицы.

Я посветил фонариком на ручные часы: начало второго.

— Спешиться!

Колонна остановилась. Партизаны прыгали с бричек, разбирали груз.

— Спасибо, граждане, — сказал я повозочным. — Теперь поворачивайте домой!

Мы дождались, пока брички отъедут, скроются в темноте.

Сосновица спала, только псы побрехивали, потревоженные шумом на дороге.

— Пойдем на деревню Липняки, — сказал я бойцам. — Отсюда километров пять-шесть. Там — дневка.