Телеграмму вместе с запиской о том, что она только что мною получена, я вложил в конверт и послал его с курьером в отделение полиции, в отдел расследования убийств.

В такси Нора спросила:

— Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь?

— Уверен.

— И это не будет тебе тяжело?

— Я в порядке. Что ты думаешь по поводу, рассказа девчонки?

Нора поколебалась.

— Ведь ты ей не веришь?

— Боже упаси. По крайней мере, пока не проверю сам.

— Ты в таких вещах лучше разбираешься, — сказала Нора, — но мне кажется, что она старалась не врать.

— Уж больно много причудливых историй придумано людьми, которые стараются не врать. Если нет привычки, то даже один раз трудно сказать правду.

— Держу пари, — сказала Нора, — что вы, мистер Чарлз, обладаете обширнейшими познаниями человеческой натуры. Ведь я права? Вам надо как-нибудь поведать о своем опыте детектива.

— Купить пистолет за двенадцать монет в баре? — сказал я. — Ладно, допустим, но…

Два квартала мы ехали молча, потом Нора спросила:

— Что же с ней происходит на самом деле?

— Ее старик сумасшедший, и ей кажется, что она тоже такая.

— А ты откуда знаешь?

— Ты меня спросила, я ответил.

— То есть ты хочешь сказать, что так думаешь?

— Я хочу сказать, что ее это гнетет; я не знаю, действительно ли Вайнент чокнутый, а если чокнутый, то насколько эту чокнутость унаследовала Дороти, если она вообще ее унаследовала, но вот ей кажется, что и то и другое верно, вот она и куролесит.

Когда мы остановились перед «Кортлендом», Нора сказала:

— Ник, это ужасно. Кто-то должен…

Я ответил, что не знаю, может быть, Дороти и сказала правду, но это так же вероятно, как то, что сейчас она не шьет платьице для Асты.

Мы сообщили Йоргенсенам о своем приходе и после некоторой заминки были приглашены подняться. Мими встретила нас в коридоре, сразу у лифта, встретила с распростертыми объятиями и потоком слов:

— Ох уж эти несносные газеты. Своим враньем о том, что ты на грани смерти, они меня до бешенства довели. Я звонила два раза, но меня не соединяли и даже не сказали, в каком ты состоянии. — Она держала меня за обе руки. Ник, я так рада, что все это оказалось ерундой, пусть даже нам придется ужинать сегодня чем бог послал. Я вас, естественно, не ждала, но… А ты бледный. Тебя на самом деле ранили?

— Не совсем, — сказал я. — Пуля меня слегка царапнула.

— И несмотря на это, ты пришел на ужин! Это очень похвально, но, боюсь, глупо. — Мими повернулась к Норе. — Вы уверены, что разумно было позволять ему…

— Не уверена, — сказала Нора, — но он сам захотел пойти.

— Мужчины все такие идиоты, — заметила Мими. Она обняла меня одной рукой. — Они или из мухи слона делают, или пренебрегают такими вещами… Ну вот, проходите! Разреши, я помогу тебе.

— Все не так уж и плохо, — заверил я, но Мими настояла на том, чтобы проводить меня до кресла и обложить полудюжиной подушек.

Вошел Йоргенсен, пожал мне руку и сказал, что рад видеть меня более живым, чем о том писали газеты. Он поцеловал руку Норе.

— Если вы позволите, то через минуту я приготовлю коктейль. — Он вышел.

— Я не знаю, где Дори, — сказала Мими. — Наверное, тоску где-нибудь разгоняет. У вас ведь нет детей?

— Нет, — сказала Нора.

— По ним сильно скучаешь, хотя иногда они и доставляют большие неприятности, — вздохнула Мими. — Наверное, я недостаточно строга. Когда мне приходится ругать Дори, она, похоже, считает меня совершенным чудовищем. — Ее лицо просветлело. — А вот еще один мой малыш. Гилберт, ты помнишь мистера Чарлза? Это мистер Чарлз.

Гилберт Вайнент был на два года младше сестры, неуклюжий, бледный, светловолосый парень с маленьким подбородком под не очень выразительным ртом. Огромные, замечательно ясные голубые глаза и длинные ресницы придавали его облику что-то женственное. Я надеялся, что он перестал, как в детстве, хныкать из-за любого пустяка.