Шрифт:
— Поедем-ка, Наташенька, вместо Никудышевки в Крым!
— Ни за что! Ни на какие Крымы Никудышевку не променяю!
Вот видите! Раньше говорила, что Никудышевка надоела, а теперь, когда туда этот господин собирается приехать, так ни на что Никудышевки не променяет…
— А что ты покраснела-то?
— Ничего не покраснела…
Может быть, бабушка и воздержалась бы от поездки, но однажды услышала через стенку ночью разговор Павла с Леночкой. Всего не разобрала, но поняла, что говорят о Наташе и Пенхержевском, узнала, что Пенхержевский женат, но разводится. Тут уж бабушка на всю ночь сна лишилась. Женатый! Бросит жену да на Наташе поженится! Когда еще развод состоится, а он в женихи полез! Значит, — предложение родителям сделал. Скрывают. Ты сперва разведись, а потом женихайся! Да и как поверить такому на слово? Много есть таких: завертит девке голову, а потом до свидания! К законной супруге. Надо ехать. Нельзя не ехать. Тут нужен глаз да глаз. Поневоле свою гордость в карман спрячешь. Наплевать на всех незаконных баб и на акушерок! Надо Наташеньку поберечь…
Разом и уныние, и все обиды отлетели. Ах, как необходимо человеку чувствовать, что он нужен окружающим! Снова Анна Михайловна свое место в жизни нашла. Приободрилась, не жалуется на ревматизмы, на зубы, отряхнулась от одолевающей дремоты и сонливости, в которые частенько погружалась, приближаясь к нирване. Даже походка изменилась: стала увереннее, тверже. Подтянулась старуха, словно воин перед сражением… А вскорости и боевые действия открыла… Написала своей племяннице в Москву, чтобы немедленно произвела дознание: кто такой Пенхержевский, насколько он порядочен, какое положение занимает в обществе, его средства и связи, семейное положение, пьет или нет, играет ли в карты, как он считается по женской части? Затем сделала наступление на родителей Наташи. Прямо, без всяких предисловий:
— Вот что, голубчики… Вы намечаете Наташу за этого пассажира, Пенхержевского, отдать. Так вот что…
Родители смутились. Начали изображать изумление. Павел Николаевич плечами пожимает, Леночка: «Откуда это вы взяли?»
— Эту комедию вы оставьте! Откуда бы ни взяла, а я Наташе не чужой человек, а бабушка. Не грех бы и со мной посоветоваться… А я вот что скажу…
И начала!
Павел Николаевич по обыкновению за своими «свободами» укрылся: Наташе девятнадцатый год идет, это раньше дочерей замуж выдавали, а теперь они сами выходят, время Домостроя миновало и т. д. А Леночка только поддакивает…
— Это в ваши времена дочерей, как коров, продавали, — говорит.
Взорвало это Анну Михайловну:
— Вот что, голубушка, скажу тебе: чья бы корова мычала, а твоя — молчала. Ты, хотя и Институт благородных девиц окончила, а поступила не лучше Гришиной бабы: из дома родительского, как корова со своего двора, сбежала… Хорошо, что Павел мой честным человеком оказался, ну а если бы на подлеца нарвалась? Так ты хочешь, чтобы Наташа твоему примеру последовала? А вот я этого не хочу и не допущу!
Сразу оба опешили и отступать начали. Успокойтесь, не волнуйтесь, человек известный, пока говорить о замужестве Наташи преждевременно; если об этом говорилось, то предположительно…
— Однако вы его приглашаете гостить в Никудышевку!.. Наташа в него влюблена… Как же понять тех родителей, которые это подстраивают, не имея решения сблизить свою дочь с малоизвестным, да еще женатым человеком!
Это был удар оглушительный! Враги отступили в полном беспорядке… А затем внушительное и властное заявление:
— После Пасхи я еду в Никудышевку и проживу там до осени. Так ты, Павел, напиши своим арендаторам и акушеркам, чтобы они оставили меня в покое и не являлись в мой дом. Ни вашей бабы Ларисы, ни акушерки с приплодом я видеть не хочу. Когда умру, можете со всего света всех уродов собрать в Никудышевку, а пока я жива, — не желаю поганить свой дом и свою родословную… Я лучше все в монастырь отдам… Жива еще я, жива, голубчики…
— Ради Бога, тише! После… потом… Наташа идет!
Павел с Леночкой покинули позиции. Алатырский дом очутился как бы на военном положении.
Только на Страстной [325] , перед исповедью бабушка сняла военную охрану. Во-первых, долг христианки требовал полного примирения со всеми врагами, а во-вторых, Анна Михайловна получила из Москвы успокоительные вести относительно Пенхержевского: во всех отношениях хорош; женат, но с женой не живет; по слухам, она — безнравственная особа и изменяет ему; хотя фамилия польская, но он православный; говорят, что имеет в Западном крае большое имение, но оно записано на имя жены; судится с ней.
325
Страстная(Страстная седмица) — неделя перед Пасхой, когда вспоминаются последние дни земной жизни Христа (страданий, смерти и погребения).
Анна Михайловна перед всеми, кто жил в доме, постояла на коленях и попросила:
— Простите меня, окаянную, если обидела словом, делом или помышлением.
На четвертый день Пасхи стала собираться и обрадовала Никиту:
— Завтра в Никудышевку поедем. Приготовь лошадей! Христос Воскресе!
— Воистину, ваше сиятельство, воскресе!
Никита полез христосоваться. Анна Михайловна трижды облобызалась с ним крест-накрест и подарила своему любимцу целковый:
— Только не напейся! Завтра ехать…