Шрифт:
— Я не хочу об этом говорить… и думать… Только что схоронили бабусю, а ты…
— А я должен выяснить, потому что у меня кончается отпуск, я возвращаюсь на театр военных действий и должен сам написать завещание…
— Ну, и делай как хочешь, а меня оставь в покое!..
И вот Петр приступил к выяснению. Однажды после ужина он постучал в дверь кабинета и спросил:
— Можно поговорить?
— Пожалуйста. Присядь!
Петр не сел. Он начал говорить, ходя по кабинету и стараясь не встречаться глазами с отцом.
— Дело вот в чем, — начал Петр после паузы, предварительно вздохнувши, — мне надо ехать… на фронт… в действующую армию…
Пауза и вздох.
— Возможно, что меня ранят вторично более серьезно или вообще… убьют.
Снова пауза, без вздоха.
— Между прочим — я женился…
— Поздравляю.
— И жена моя уже в интересном положении…
— Еще раз поздравляю.
— Так вот… Отправляясь снова в бой, я должен позаботиться о семье и оставить… ну, гарантии… завещание на случай смерти…
— Всего лучше обратиться к нотариусу…
— Да, конечно! Но я должен сперва выяснить свое положение… Имущественное положение…
— Не понимаю, как я тут могу помочь?
— Дело в том, что… Насколько мне известно, покойная бабушка оставила завещание в пользу своих внуков… Так это?
— Бабушка писала несколько завещаний и потом уничтожала их. Последнее, как я узнал в Симбирске, было сделано в пользу симбирского Спасского монастыря, но и оно было ею уничтожено формальным порядком еще два года тому назад. Никакого нового завещания после смерти матери не осталось, и потому наследниками по закону считаются дети, то есть я и Григорий…
— Странно!..
— Чего же тут странного? — строго и сухо спросил Павел Николаевич.
— Вообще… в нашем доме теперь много странного… — обиженно ухмыляясь, задумчиво произнес Петр.
Взгляды отца и сына встретились. В них было обоюдное презрение и ненависть.
— Ты что же, подозреваешь меня в сокрытии завещания? — вставая с места, спросил Павел Николаевич повышенным тоном. — Я, братец, не вор, никого в жизни не обкрадывал и даже… портретов не воровал!
— Я просто хочу выяснить вопрос… И сделаю это в Симбирске…
Павел Николаевич почувствовал оскорбление и, не владея уже собой, закричал:
— Вон из моего дома! Я не желаю больше тебя видеть и… знать!
— Отлично.
Петр вышел по-военному, пристукивая и позванивая шпорами и, одевшись и наскоро уложив свой дорожный чемодан, ушел на хутор.
В доме воцарилась зловещая тишина. Внизу остался один Павел Николаевич. Лариса ушла после ужина, до ссоры. Тетя Маша и Наташа укрывались наверху и ничего не знали о ней.
Павел Николаевич долго обдумывал свое положение, ходил по кабинету и вдруг решительным шагом направился на верхний этаж.
— Наташа! Можно к тебе? — спросил он взволнованным голосом, осторожно стукнув в дверь.
Наташа писала кому-то письмо и вся была погружена в эту работу. Она испуганно вздрогнула, услышав голос отца.
— Ты не легла еще?
— Нет…
Наташа торопливо сунула недописанное письмо в ящик стола и отперла дверь.
— Что случилось? — спросила она с тревогой, увидя необычное выражение на лице отца.
— Хочу поговорить с тобой… Ты знаешь, что сейчас произошло?
Павел Николаевич с дрожью в голосе рассказал о разрыве с сыном.
— Может быть, и ты подозреваешь меня в намерениях ограбить своих детей?
— Папочка! Милый, родной мой… Что ты говоришь! Господь с тобой!..
Наташа рванулась к отцу, охватила его шею руками и расплакалась.
— Так ты мне веришь? Веришь, что твой отец — честный человек?
— Папочка!
— Ну, спасибо и на этом! Хорошая ты у меня девчурка… а вот братец твой… полная неожиданность!.. Ну, будем спать. Утро вечера мудренее…
Поцеловал Наташу и с радостным облегчением на душе направился к лестнице…
В это время на хуторе происходило следующее.
Обитатели его укладывались уже спать, когда сперва залаяла на дворе собака, а потом задребезжал звонок. Такого случая давно уже не бывало, и поэтому там перепугались. Лариса с отцом начали что-то прятать, а Григорий, возжегши фонарь, пошел к воротам. Посмотревши в «глазок» и заметив блеснувшие пуговицы, Григорий представил себе урядника и потому весьма недружелюбным голосом спросил: