— Давайте оставим эту тему, — Андрей повернул ключ в замке зажигания, и машина тронулась с места.

Я постепенно успокоилась и повернулась к Андрею, с расстроенным видом следившему за дорогой:

— Извините меня. Я просто… вы не подумайте, это не из-за вас…

— Да я догадался. У вас что-то случилось, наверное. Я не должен был влезать.

Мы снова замолчали. Мне показалось, что к станции мы едем слишком долго, и я спросила об этом Андрея. Тот покачал головой:

— Я везу вас в город.

— В город?! Но вы ведь куда-то ехали…

— У меня не было неотложных дел. А вам лучше не оставаться одной в таком состоянии. К тому же каблук сломан — как пойдете?

Это был резонный вопрос — каблук действительно сломан, а от вокзала даже до такси далековато.

Я назвала адрес. Не знаю почему, но этот человек не вызывал у меня никаких опасений или отрицательных эмоций. Простой, ненавязчивый, отзывчивый — такие редко встречаются сейчас. Он довез меня до самого крыльца, помог выйти из машины и открыл дверь подъезда.

— Будьте осторожнее на лестнице, Вероника, — сказал Андрей на прощание, и я почему-то пожалела, что он не спросил номер телефона.

Дверь захлопнулась. Вздохнув, я поставила ногу на ступеньку, и в тот же момент меня схватили сильные руки, волоком втащили по лестнице на площадку, толкнули в темный угол у лифта — там у нас никогда не горит свет.

— Ну что, овца, где шаталась? — зашипел мужчина в спортивном костюме, нависая надо мной, как утес. Лица я не видела — во-первых, темно, во-вторых, капюшон кофты натянут почти на самые глаза нападавшего. — Гуляем, значит? А тебе о чем велено подумать?

Я поняла: это кто-то из тех же людей, что встретили меня на могиле Олега. Такого страха я не испытывала, кажется, никогда. Кричать? Бесполезно — вечер, никто не высунется, я прекрасно знаю своих соседей… И тут распахнулась дверь, кто-то быстро и легко взбежал по ступенькам, и в ту же секунду нападавший оказался на полу. Голову его моментально придавила нога в светлом ботинке. Я подняла глаза и увидела… Андрея. Он тяжело дышал и смотрел на меня:

— Ну надо же! Как почувствовал — дай, думаю, провожу до квартиры, а тут — такое! Кто это?

Бандит не подавал признаков жизни, и я даже испугалась — не умер ли он, например, от неожиданности, но Андрей, присев на корточки, пощупал пульс и заверил, что нападавший жив:

— Я в болевую точку ударил, кратковременная потеря сознания. Ничего, в милиции очухается. — Он достал мобильный, но я, окончательно придя в себя, вцепилась ему в руку:

— Нет!!! Не надо милицию, пожалуйста!

Андрей слегка опешил, а потом решительно взял меня за руку:

— Идемте к вам, Вероника. Теперь я точно не смогу уехать, не узнав, в чем дело.

Я не была уверена в том, что стоит посвящать этого человека в свои дела, но он не оставил мне никаких шансов к сопротивлению, и я сдалась.

Мы поднялись на мой этаж, Андрей вышел из лифта первым и обошел всю площадку, убеждаясь, что у мусоропровода никто не ждет.

Защелкнув замок входной двери, я почувствовала себя немного увереннее, хотя присутствие почти незнакомого мужчины в квартире все-таки нервировало. Андрей не проходил, ждал, пока я суну ноги в мягкие тапочки.

— Пойдемте на кухню, — пригласила я и отправилась ставить чайник.

Пока я суетилась, доставая чашки, сахарницу и печенье, Андрей успел устроиться за столом, и, повернувшись, я замерла от изумления — он сел на то самое место, где обычно вечерами сидел мой Олег, увлеченно разгадывая японские кроссворды. Целая пачка тонких брошюрок так и лежала на столе, у меня не поднималась рука убрать их с глаз долой…

— Что-то не так? — чуть смутившись, спросил Андрей, и я замотала головой, чтобы опять не заплакать. — Вероника… скажите честно — мое присутствие вам неприятно?

— Н-нет, что вы… напротив… я так благодарна вам за помощь, — забормотала я, ставя перед ним чашку.

— Тогда… может, вы присядете и мы перейдем на «ты»?

— Конечно, давайте… давай, — исправилась я. Определенно, Андрей внушал какое-то спокойствие и вызывал доверие. И я вдруг поняла, что могу ему рассказать обо всем. И рассказала — про аварию, про сына мэра, про визит в дом Михася и даже про Инкину обиду. Андрей молчал, и только при упоминании о Михасе его лицо вдруг чуть изменилось — или мне просто показалось?