Шрифт:
— Ты! Сейчас! Спустишься во двор! Найдешь тех, кто дрался с Урессом! И скажешь им, что если кто-то из этих недоумков еще раз поднимет руку на моего тэнгэ, то я изувечу их отцов или старших братьев…
Глаза хейсара чуть не вывалились из орбит, а из глотки вырвался возмущенный хрип:
— Что — о-о?
— То, что слышал! И еще: если кому-то из твоих сородичей не понравилось мое поведение на этом вашем виот’ун’иаре, то они знают, где меня найти!
…Первое, что сделал хейсар, когда я разжал пальцы, — это подобрал свои наш’ги. Потом пробормотал себе под нос что-то вроде «клянусь Бастарзом…», убрал клинки в ножны и, бледный от унижения, нырнул в люк. Проводив его взглядом, я подмигнул растерянному Урессу, взялся за захваты своих ил’личе и переставил их поближе к зубцам.
Минуты через полторы айти’ар наконец вышел из ступора, насупился и, явно кому-то подражая, изобразил непонятный жест здоровой левой рукой:
— Ты — гость, Мастер! И должен соблюдать а’дар…
— Я его соблюдал. До тех пор, пока твои сородичи помнили, что такое гостеприимство…
Мальчишка покраснел, опустил взгляд и еле слышно выдохнул:
— Они злы… Очень… И ведут себя недостойно…
Потом вскинул на меня глаза и добавил:
— Но ведь не все, правда?
— Все… — угрюмо буркнул я. И вспомнил недавний «праздник»…
…Почувствовав прикосновение к плечу, я открыл глаза и удивленно выгнул бровь: передо мной стоял не кто-нибудь, а сам Вага Крыло Бури, старший сын аннара рода Аттарк, со дня приезда в Шаргайл ни разу не поднимавшийся на Орлиное Гнездо.
— Извини, что прервал твое погружение в себя [160] , но твоей гард’эйт требуется твоя помощь…
Я оказался на ногах раньше, чем дослушал предложение. Потом сообразил, что побратим короля выглядит слишком спокойным, и убрал руку с клюва чекана:
160
Погружение в себя — местное название медитации.
— В чем?
— Сегодня — ее виот’ун’иар, день, когда она должна показать женихам свои умения…
— Какие умения?
— Она должна разделать косулю и приготовить главное блюдо для пира…
— Ну, и при чем тут я?
Вага пожал плечами:
— По нашим обычаям, удар, лишающий жизни жертвенное животное, должен нанести мужчина. Леди Мэйнария решила, что имя того, кто этого достоин, должен назвать ты…
Я подошел к краю оу’ро, посмотрел вниз, на собравшуюся во дворе толпу, и удивленно почесал шрам:
— Ого, сколько вас собралось!
— Это не только Аттарки, но и аннары и азы всех родов Шаргайла! — гордо ответил Вага.
Ощущение собственной ненужности больно укололо в сердце — если этот их вьетьяр был таким большим праздником, то могли бы пригласить и меня.
— Пусть выберет сама…
— Она УЖЕ сказала. Ее — услышали… — выделив слово «уже», буркнул Крыло Бури. Как мне показалось, как-то уж слишком недовольно.
Я слегка напрягся — для того, чтобы столь явно выказывать свое недовольство ее поступком, надо было иметь серьезнейшие основания!
— Повтори, что именно она сказала… — немного подумав, потребовал я.
Вага поморщился, но повторить все-таки повторил:
— Она сказала, что передает право выбора своему майягарду, Крому по прозвищу Меченый, так как она — гард’эйт и не может принимать решения, от которых зависит ее жизнь…
Формулировка фразы мне не понравилась: видимо, у Мэй были основания предполагать, что сделанный ею выбор как-то отразится на ее будущем!
— Скажи-ка, в чем смысл этого вашего вьетьяра?
— Виот’ун’иара! — поправил меня Крыло Бури. — В переводе с хейсарского — «день, когда девушка показывает свой лик». То есть умения, необходимые в семейной жизни…
— И все? — уточнил я.
— Да… — кивнул Вага. Но — после небольшой заминки. И как-то не особо искренне…
— Что ж, я тебя услышал… — хмыкнул я, одернул араллух и, не говоря ни слова, двинулся к люку…
…Стоило мне выйти во двор, как вокруг стало тихо: и Аттарки, и их гости уставились на меня, как на какое-то чудо. Хотя нет, как на чудо смотрели в основном гости. Причем по большей части женщины. А вот в глазах сородичей Ваги горело неудовольствие. Если не сказать «ненависть»!
— Силы вашим десницам и остроты вашим взорам, ашер’о! — поздоровался я с мужчинами. Потом повернул голову к их слабым половинам и добавил: — Полных чаш вашим домам и плодовитости лонам, ашиар’о!
Ответили. Сначала — старшие отцы и старшие матери родов, потом — женихи, а самой последней — Мэй.
«Остальные права голоса не имеют…» — тут же отметил я, подошел к своей Половинке и вытянул перед собой правую ладонь.
Мэй, чуть более бледная, чем обычно, нервно сглотнула, на мгновение опустила взгляд, потом взяла себя в руки и улыбнулась. Нет, не мне — окружающим. Потом положила на мою ладонь ритуальный клинок, обреченно закусила губу, повернул ась к аннарам и четко произнесла: