Нож вдруг показался мне неподъемным, и я, перехватив его поудобнее, уставилась на шею косули. В ту точку, куда должен был вонзиться клинок.

«Может, все-таки ударить самой?»

Увы, это был не выход — согласно обычаям хейсаров, жизнь жертвенного животного могла прервать только мужская рука. В противном случае из «дарующей жизнь» — будущей жены и матери — я превращалась в «жизнь забирающую». То есть в гейри. И тем самым посвящала себя служению Бастарзу.

Служить Богу — Воину я была бы не против, если бы статус этой самой гейри позволял мне выйти замуж и родить ребенка. Увы, мужем этих несчастных считался Снежный Барс, и надеяться на то, что в этом браке я смогу родить наследника лена Атерн, было по меньшей мере глупо…

…Пока я искала выход из сложившейся ситуации, в толпе, собравшейся во дворе сарти Аттарков, послышались шепотки.

На первый взгляд ничего особенного — подумаешь, кто-то на звал меня илгиарой? Однако Тарваз Каменная Длань ощутимо напрягся. И даже положил длань на рукоять правого Волчьего Клыка.

«Унгар умен, порядочен и всегда прислушивается к тому, что я ему говорю… — холодея от ужаса, подумала я. — Из него получится хороший хозяин лена д’Атерн и отличный отец…»

Потом еще раз посмотрела в глаза Ночной Тиши, увидела, что он вспыхнул и подался вперед, представила себе прикосновение его губ и зажмурилась…

Видимо, какая-то часть от испытываемых мною чувств все-таки отразилась на моем лице, так как через мгновение до меня донесся торжественный рык аннара:

— Ты готова сделать выбор, илгиара?

Я открыла глаза, затравленно оглядела стоящих вокруг меня хейсаров, изо всех сил стиснула рукоять клинка и тряхнула головой:

— Да… Готова…

— Назови имя…

Унгар облизал пересохшие губы и затаил дыхание.

Итлар поежился.

Намор криво усмехнулся, опустил голову и уставился на носки своих сапог.

— Что ж… Я, баронесса Мэйнария д’Атерн… — трясясь, как осиновый лист, начала я. Потом вспомнила, как стояла на Помосте Истины, и вдруг почувствовала, что на меня снисходит СПОКОЙСТВИЕ, — передаю право выбора своему майягарду, Крому по прозвищу Меченый. Ибо я — гард’эйт. И не могу принимать решения, от которых зависит моя жизнь…

…Ялгар по прозвищу Ослоп «сломался» на одиннадцатом алчиге — вместо того, чтобы найти прикрытую подкрашенным хлебным мякишем дыру между камнями, он с силой вогнал лезвие клинка в первую попавшуюся щель и, не удосужившись проверить, насколько хорошо держит получившаяся опора, перенес на нее весь вес своего тела. Лезвие выскользнуло из щели так, как будто было смазано жиром, и донельзя самоуверенный илгиз сорвался. Второй раз за день. И упал. Слава Бастарзу, не на камни, во множестве разбросанные вокруг развалин сарти, а на узенькую полоску земли между ними.

Негзар заскрипел зубами: здоровяк, способный гнуть подковы и рвать воловью кожу, был туп, как полено, и медлителен, как доживающий последние дни мерин…

— И этого не возьму… — не дожидаясь, пока оглушенный илгиз поднимется на ноги и вернется к стене, сказал он Юлаю. — Даже не проси…

Подсвечник, наблюдавший за Натти Занудой, только — только начавшим подъем, недовольно поморщился, качнулся с пятки на носок и вздохнул:

— Других не будет…

Лезть на стену сарти, стоящего в центре Шаргайла, с придурками, упорно не желающими понимать, что любой подозрительный звук поднимет на ноги чуть ли не всех воинов на расстоянии перестрела, было самоубийством. Поэтому Мышь, еще раз оглядев неровный строй илгизов, в сердцах сплюнул себе под ноги и решительно направился к лошадям:

— Прощай…

Юлай тут же вцепился в рукав его араллуха:

— А как же Два Изумруда?

— Трупам жены ни к чему… — стряхнув захват, криво усмехнулся хейсар. — А с твоими вояками я уже чувствую дыхание приближающейся смерти…

Подсвечник скрипнул зубами, вполголоса помянул Двуликого и мрачно буркнул себе под нос:

— Мои воины — не древесные коты! Они привыкли пользоваться мечами, а не швейными иглами…

— Мечами, говоришь? — вставив ногу в стремя, хмыкнул Мышь. — Тогда зачем тебе я? Пусть они ворвутся в сарти через ворота и зарубят всех, кто тебе не нужен!

Юлай покосился на высоченную стену полуразрушенной башни и угрюмо вздохнул:

— Были бы мы не в Шаргайле…

Губы хейсара сами собой расплылись в довольной улыбке: да, между родами хейсаров бывало всякое. Но любая попытка чужаков пролить кровь горца неизменно заканчивалась гибелью всех, кто имел к этому хоть какое-то отношение.

— Ну и что ты лыбишься? — увидев выражение его лица, недовольно нахмурился Подсвечник. — Ты хочешь, чтобы Аютэ стала твоей? Тогда сделай так, чтобы мои воины все-таки смогли залезть на эту проклятую Двуликим стену!!!