Фроська вздохнула, сразу вспомнив минувшую горькую ночь, блуждания свои в тёмной тайге, встречу на тропе с трусливыми фраерами в начищенных сапогах. Трудный, тяжкий урок… И всё в одну ночь.

Но тут же светлым заревом вставила тревожная радость — негаданная встреча с Николаем в росном пихтаче. Ведь не будь всего того тягостного, мрачного, не было бы и её, этой встречи, не было бы зелёно-голубых волн, которые, оказывается, баюкают рассветную тайгу.

— Верно…

Через раскрытые окна было видно, как в проходах между топчанами солидно маячили две тёмных фигуры членов комиссии. Видать, шла проверка. Фроська вдруг забеспокоилась, вспомнив про свою холщевую торбу, второпях брошенную под топчан. А в ней ведь иконка, "святые дары" из шагалихинской часовни, да и рубашка грязная, замызганная вчера на стройке. Постирать-то не успела.

— Они небось по чемоданам да мешкам шарить почнут? — кивнув на окна, настороженно обратилась к бригадирше Фроська.

— Да нет! — рассмеялась Оксана. — Они проверяют порядок в общежитии. А личные вещи их не касаются. Это уж наше дело. По закону.

Однако Фроську это не убедило. Она вспомнила усатого парторга, его твёрдый прищуренный взгляд. Припомнила, как он настырно посадил-припечатал её на завалинку.

— Закон законом, а я, пожалуй, побегу. Не дай бог, ежели примутся требушить мою торбу!

Оксана весело расхохоталась ей вслед. Девчатам в ответ на недоумённые вопросы объяснила:

— Утюг на плите оставила. Ну божевильная кержачка, прямо Насреддин в юбке!

А в бараке уже началась суматоха. Визгливо покрикивала комендантша, призывая всех рассаживаться на табуретки у своих топчанов, белым неостановимым шаром катался по проходам прораб Брюквин, бесцеремонно распихивая всех своим твёрдым животом, кричал зычно, как на плотине у котлована:

— По местам, девчата! Деловая пятиминутка!

Фроська тоже села, успокоилась: торба её оказалась на месте, под топчаном, у передних ножек. Собралась послушать: от чужих речей умнее не станешь, а научиться чему-нибудь можно. Чужое слово как чужой кафтан: примеривай да прикидывай, прежде чем для себя приспособить. Брюхатый прораб вряд ли скажет что-нибудь умное, а вот парторга надо послушать, глаза у него хорошие, добрые. Да и цепкость мужичья есть.

Он и начал говорить. Про те самые "бытовые условия". Дескать, как отдохнёшь, так потом и поработаешь. А для отдыха нужны чистота, уют и удобства.

Тут пошёл несусветный галдёж: того нет, этого не дают, третьего — не выделяют. Не стеснялись девки, крыли почём зря: и про утюги, про дырявую уборную, про душевую, которую обещали построить ещё весной.

А хорошо! — одобрительно подумала Фроська. Смелые девчата, деловые. И начальство молчит, пыжится да слушает. Это не то, что в Авдотьиной пустыни, там бы игуменья живо рот заткнула, да на недельку на скотный двор, на коровий навоз отрядила. Верно сказал парторг: то, что положено рабочему классу — предоставь, обеспечь. Только зачем же орать, глотку драть попусту? Начальство ведь услышало, пообещало — значит, сделает.

Теперь свара пошла из-за клопов. Особенно громко кричала, возмущалась вчерашняя Фроськина соседка-пигалица, на её затылке мелко и яростно тряслись бумажные дульки от сделанной на ночь домашней завивки. Видно, нынче её как следует пожарили клопы на Оксанином топчане — клопы они свежего чуют, как звери набрасываются на нового человека.

— Ядом их надо травить! — кричала она, потрясая кулачком. — В заграничных странах, я читала, давно клопов повывели. Ядовитым порошком, называется "дуст". Пущай нам доставят! Ведь житья нет от клопов!

Поднялась комендантша, внушительно сказала:

— Никакой порошок не поможет, девоньки. Сами только потравитесь, упаси господи. Наши клопы — таёжные, они из дерева лезут. Стало быть, ежели есть дерево — завсегда будут и клопы. Святая правда.

— Да врёшь ты всё, Ипатьевна! — не выдержала, крикнула Фроська. — И она про порошки тоже врёт. От грязи все паразиты заводятся. И клопы, и блохи, и та же вша заразная. Чистоту блюсти надобно, девки. Вот чего главное!

Фроську многие поддержали, а Оксанины девчата дружно захлопали в ладоши: "Верно! правильно!" И вот тут выяснилось, что уборщицы штатной, оказывается, нет. Жалованье маленькое, никто работать не идёт. Одна старуха было подрядилась, да заболела. Вот грязь и лежит, наслаивается.

— Вы же рабочий класс. Неужто сами не управитесь? — насмешливо сказал парторг.

И, видимо, потому, что сказал он это, обращаясь к Фроське, она ответила:

— А почему не управимся? Управимся сами. Дело женское, привычное.

— Вот тебя и выберем-назначим! — ехидно обернулась пигалица. — Общественной уборщицей.

— Зачем же уборщицей? — сказал парторг. — Мы её выберем председателем санитарной группы. А уж она организует так, чтобы в уборке барака участвовали все по очереди. Верно, девушки?