Неплохо зарабатывают дети и, что для меня привлекательно, не особенно держатся за деньги. Хотя сказать, что они тратят их на пустяки, нельзя. Страна у нас теперь такая, что честным, а главное, полезным для общества трудом много не заработаешь. И где тут, скажите, «права человека»! Думаю, при таком отношении к людям государство ждут большие проблемы.

В нашей московской квартире предстоит ремонт — тоже обойдётся недёшево. Нужно подумать, что делать с питерской квартирой, ведь мы в ней не живём.

19 июля. Пора увидеться с мамой. Завтра еду в Минск. Позвонил Валентине — Мишки дома нет, он в отпуске. Отлично, с вокзала пойду пешком.

В своих бумагах нашёл Ольгино стихотворение, написанное весной, в мае:

Красивого лица немая власть

Даёт его владельцу мало преимуществ, -

Ведь чтоб красивым человеком стать,

Необходимо красоту искать в других.

Своя же красота бывает только отражённой

Бездушным зеркалом.

Давайте ж будем все

Друг другу зеркалами,

Тогда и красота останется меж нами.

Стихотворение, как мне кажется, получилось. Хотя бы потому, что в нём есть авторская позиция.

21 июля. Минск. Вокзал. 5 утра. Вышел из вагона поезда «Пецярбург- Брэст». Направился к подземному переходу, чтобы в столь ранний час пройтись по улицам родного города и оказаться на Товарной станции, где «милый дом в родном переулке, строгий ряд тополей». И мама.

И вдруг слышу:

— Иван!

Оборачиваюсь — меня догоняет Мишка, муж моей младшей сестры Валентины. Вышли на улицу Дружную, сели в Мишкин «Фольксваген», и повёз нас немецкий дедушка по ещё пустынным улицам.

Вот и дом в родном переулке — двухэтажный, построенный для железнодорожников ещё в 1896 году — об этом говорит табличка на стене. Много раз перестраивался и обновлялся, но по-прежнему сохраняет свою «архитектонику» и количество квартир — 16.

Входим. Встречает меня сестра Валечка, заметно похудевшая, сонная, а глаза улыбаются — рада приезду брата. Обнялись. Иду в комнату к маме — спит ещё. Но стоило мне войти, как тут же открыла глаза.

— Сынок приехал, я ждала тебя.

Маме девяносто третий год. Улыбается:

— Всё, сынок, скоро мне домой. Ты на мои похороны приедешь? Тебе телеграмму дать, что я умерла, или по телефону позвонить?

— Кто будет звонить?

— Валя, наверное, или Мишка. Я же, ты знаешь, плохо слышу.

— А если бы хорошо слышала, то сама бы позвонила?

— Ну да, а как же?

— Вот, мама, твои слова — подтверждение того, что про смерть тебе не стоит говорить. Твоя смерть о тебе ещё и не думает. У неё заботы важнее — прийти к тому, кому труднее, чем тебе. Или забрать того, кто ещё не готов к её приходу. Смерть же слепая, ты разве этого не знала?

— Вот и хорошо: она слепая, я глухая, интересный разговор получится.

Я взял мамину руку, стал слушать пульс — удивительно: ударов 65–66 в минуту. Ей ли, моей милой, красивой маме, думать о смерти!

— Она уже однажды приходила, — сказала мама. — Разве я тебе не говорила?

— А ты помнишь, что я сам тебе говорил?

Мама не расслышала и продолжала:

— Она приходила, звонила в дверь, стучала в окно, а мы не пустили.

— Правильно сделали, — кивнул я. — Если снова придёт, тоже не пускайте.

Половина шестого. Напротив маминой кровати широкий диван. Ложусь и засыпаю.

Будит сестра, подаёт телефонную трубку — звонит Анатолий Аврутин. Поздравляет с приездом. Договариваемся о встрече у «танка», что вписался в треугольник: Дом офицеров — резиденция Президента страны — театр имени Янки Купалы. Пойдём к Чергинцу.

Завтракали втроём — мама, сестра и я. Мишка уехал на работу, Андрей после ночных гуляний спал. В конце нашего завтрака вышел к нам, поздоровался. Красивый парень, наголо остриженный, с ироничным, осмысленным взглядом, голубоглазый, светлокожий.

— Как жизнь? Мама тобой довольна?

— Всякое бывает, — ответил он и пошёл досыпать.

Мама поела, стала икать.

— Она так почти всегда после еды, — сказала Валечка. — Даже не знаю, что это.

— Диафрагмальный нерв слишком чувствительный.

— А как лечить?

— Никак. Икоту почти не лечат, потому что она не опасна.

— А каково слушать?

— Ничего не поделаешь, надо потерпеть.

У нашей мамы трое детей: я, Алла — на шесть лет младше меня — и Валечка — на шесть лет младше Аллы. А живёт мама только с Валечкой.