Шрифт:
Буквально через несколько недель, во время первого своего визита, в беседе со мной Отто поведал, что ему стало известно о том, что резидент параллельной резидентуры некто Паскаль (Константин Ефремов) был арестован. Леопольд Треппер высказал твердое убеждение, что он был арестован именно немцами. По его словам, Паскаля неожиданно выпустили на свободу и он начал искать пути к установлению связи с «необходимыми ему советскими разведчиками», то есть пути к установлению контактов с параллельными группами. Как я вскоре узнал, Отто установил с ним связь и стал относиться к нему с доверием. В дальнейшем Отто пытался в печати, используя различных журналистов и писателей, утверждать, что к установлению этой связи его вынудил «Центр». Я не могу оспаривать приводимую позицию «Центра», но вынужден задать вопрос: мог ли «Центр» не знать о том, что о якобы предательстве Паскаля было известно Отто? Несомненно, до него могли не дойти эти сведения, а ведь Отто в беседе со мной заявлял об этом безапелляционно. Услышав даже непроверенные слухи о роли двойника – Паскаля, мог ли Отто к нему относиться с доверием? К чему это привело в дальнейшем, мы еще увидим. Мне удалось впоследствии установить, что Паскаль действительно был арестован гестапо и завербован им и абверовцами. Он дал согласие сотрудничать с ними в целях дезинформации «Центра». Имеются основания утверждать, что в результате его предательства был арестован Профессор, необходимый ему для работы на рации, чтобы исключить возможность установления компетентными радистами «Центра», что у рации Паскаля находится другой радист.
Одновременно с передачей в «Центр» дезинформации в его обязанности входило также установление как можно более широких связей с советскими разведчиками. После моего ареста гестапо я получил подтверждение того, что Константин Ефремов – Паскаль добросовестно выполнял эти свои обязанности у своих «новых хозяев».
Я упомянул, что с помощью Паскаля был арестован Профессор. Это тот самый радист, который очень помог в свое время наладить работу моей рации, обучал работе Хемница и сам дублировал его работу, передавая мои шифровки в «Центр». Впоследствии мне удалось установить достоверно, что он одно время, выполняя после своего ареста указания Паскаля и гестаповцев, работал на рации, участвуя в радиоигре «Паскаль» (гестапо) – «Центр». Неожиданно для гестаповцев ему удалось бежать. После войны Профессор (Иоганн Венцель) якобы был в Москве арестован.
В один из приездов в Марсель Отто рассказал мне о том, что ему удалось установить, что Хемниц начал вскоре после своего ареста давать показания и назвал себя советским разведчиком, указав фамилию... Отто задумался и, продолжая свой рассказ, вспомнил, что якобы он назвал фамилию... Молотов. Мне было абсолютно неизвестно, откуда мог Отто получить такие сведения, и отвечает ли это действительности, тоже было трудно проверить. Я лично настоящую фамилию Хемница в то время не знал.
Одновременно с разговором о Хемнице Отто утверждал также, что сразу же после ареста у себя в доме Жюльетта стала давать гестапо показания.
Эти разговоры состоялись примерно через два месяца после провала в Бельгии. Следовательно, Отто, по его словам, знал, что провал уже имеет негативные последствия, которые могут в дальнейшем еще в большей степени развиваться. Я не могу утверждать, правдивы ли утверждения Отто, что он обо всем этом своевременно докладывал «Центру». Однако у меня все больше и больше появлялись сомнения, а укрепились они после моего ареста, после того как я узнал, что еще в декабре 1942 г., когда я еще находился под следствием в Берлине, при участии Отто гестапо начало радиоигру с «Центром», на этот раз уже по рации, принадлежащей его парижской резидентуре.
Аресты в Бельгии продолжались. Были арестованы Боб, Вассерман, Мальвина и другие. Обо всем этом я узнавал только от Отто, все чаще навещавшего нас в Марселе. Я пишу – «нас», потому что я проживал в Марселе в нанятой нами с Маргарет квартире.
Утешительным для меня было то, что немцы не трогали наши «крыши» ни в Бельгии, ни в Париже. Как выяснилось потом, это было не случайно. Обе «крыши» преднамеренно сохранялись, так как гестапо установило за ними усиленную слежку. Этим путем они хотели обнаружить советских разведчиков.
В то время у меня не возникало особых опасений в том, что провал в Бельгии может иметь какие-либо чрезвычайно серьезные последствия, которые могли бы затронуть не только наши параллельные резидентуры в самой Бельгии, но и проникнуть значительно глубже. Ведь если Отто говорил мне правду не только во время своих посещений Марселя, но и раньше, еще в Париже, то «Центр» был им извещен по всем важным вопросам, а следовательно, Главное разведывательное управление должно было тоже предпринять ряд экстренных мер, не исключая необходимость предупреждения всех резидентов, имевших связь с Бельгией и Францией.
Меня волновало: могли ли немцы через свои пеленгаторные станции перехватить и записать шифровки, направляемые в «Центр» мною или Отто, а также получаемые от него в наш адрес, по шифру, ставшему им известным от арестованного Хемница? В числе этих шифровок ведь было и задание на мою поездку в Чехословакию и Германию, а также мой отчет о выполнении задания.
Можно было ли быть уверенным в том, что «Центр» успеет предупредить тех лиц, которые упоминались во многих передаваемых в последнее время по рации шифровках, о возможной для них угрозе?
Следовало ли ожидать решения «Центра» о немедленной ликвидации «крыш» или, во всяком случае, о полной изоляции от них всех без исключения лиц, связанных в той или иной степени с нашими резидентурами ?
Весь 1942 г. нервы были напряжены до предела. Я был вынужден, скрывая от Маргарет, через Жаспара установить контакт с невропатологом и под его наблюдением стараться сохранить спокойствие.
ГЛАВА XXII. Марсель – легализация, разведывательная деятельность. Арест.