В комнату влетел гридень, в его руке темнела стрела. Подбежал к Долгодубу.

— Боярин Литвин лежит в кузне мёртвый. Убит этой стрелой.

Дворецкий выхватил обломок стрелы, вгляделся в наконечник.

— Ничего не понимаю. Бронза древняя… явно из лесу.

— Оборотень… Кот Баюн… древний странник, — зашелестела толпа.

— Тихо вы! Древние оборотни пусть сидят по лесам, пока мы их оттуда не выкурим! Вы хотите сидеть по лесам?

— Нет, нет, — зашумела толпа.

— Нам надо торговать со Словенском, — подал голос торговец с майдана, — и с Булгаром! Мы хотим перемен!

Внезапно створки дверей распахнулись от страшного удара — гридни, торговцы, сам Долгодуб — все вздрогнули, оглянулись одновременно, словно в зале дунул ветер. В дверях, покачиваясь, стоял воевода Чудес.

— Почему при крыльце нет стражи? Где дружинники? — прогремел он.

— Что с князем, воевода? Где он? — быстро спросил Долгодуб вопросом на вопрос.

— Князь при смерти лежит на озере — в полынью провалился! Семья погибла! Скачите немедленно!

Дворецкий переглянулся с торговцами, вокруг них тесно сплотились молодые высокие гридни — слуги и телохранители княжеской семьи, подчиняющиеся почему-то дворецкому. В этот момент раздался женский вопль, грохот мебели.

— Княгиня рожает, — спокойно сказал Долгодуб, — уронили что-то, лентяи. А дружина ушла в слободы — гулять. У Литвина праздник.

— Почему не здесь гуляют? Почему князя на пир не дождались? Как посмели?

— А почему ты оказался с князем на озере один? Почему не уберёг?

От такой наглости Чудес остолбенел, замер. Наконец, он медленно, раздельно произнёс:

— Потому что князь наивно поручил общую охрану тебе, а не мне. А на прогулку не велел никого брать!

Долгодуб слегка кивнул, гридни взялись за мечи, наполовину вынули их из ножен. Какой-то молодой белобрысый парень нагло поигрывал металлическим шаром на цепи, с острыми шипами, блестящим. Долгодуб что-то шепнул ему — парень оставил цепь, схватил саблю, побежал вслед Груберу — сообщить о возможной гибели князя.

— Ты, воевода, посиди тут, — дворецкий махнул в сторону чулана, — пока мы во всём разберёмся, пока всё выясним.

Гридни подскочили к Чудесу, оголив оружие. Тот, ошеломлённый встал, огляделся — драться смысла не было, вокруг были, вроде бы все свои, городские. Ничего — разберутся! Он, воевода Чудес, в таких чрезвычайных обстоятельствах поступил бы точно так же!

Вздохнув, старый воин побрёл по направлению к чулану, в котором прятались Коттин со Стефаном. Гридни шли плотно, однако, ни пихали воеводу кулаками, не кололи железом — опасались.

Стефан скорее почувствовал, чем увидел, как Коттин отпрянул от щели — юноша, открыв рот, уставился на древнего странника.

— Бежим отсюда, — прошептал бывший Кот так тихо, что Стефан с трудом услышал его слова.

— Ага, — ответил он, юркнув в отверстие у пола. Коттин просочился вслед за ним, осторожно поставив широкую доску на место. Хитрецы замерли, прислушиваясь к звукам, стараясь хоть что-то увидеть в темноте.

В мыльне по-чёрному топилась печь — грелась вода. В открытое окно валил дым — дрова попались сырые. Сухие лежали в поленнице под навесом возле кухни, но Рогнеда идти за ними побоялась, дворовые, же девки исчезли, попрятались. Вот позор! По всему дворцу ходили вооружённые гридни, никто не кланялся, не здоровался — все были грубы, многие пьяны. Князь уехал ещё днём, не возвращался. Не случилось бы чего!

Рогнеда присела на ложе, вздохнула. Происходило что-то страшное — недаром княгине приснился давеча сон — будто в окно бьётся ворон, грозит лапкой.

На ложе стонала Людмила — воды уже отошли, ночная рубаха промокла — Рогнеда, третья жена светлого князя помогла снять юбки. Как здорово, что она вытирает холодной мокрой тряпкой горячий лоб! Внутри что-то дёргалось, билось — небесные боги, хоть бы не горячка, не воспаление! В первые роды такой боли не было, Людмила помнила точно! Где же муж и сынок? На дворе уже ночь, а они не едут! Кто там прискакал? Вроде бы конь всхрапнул? Кто-то ругнулся на дворе, заскрипели ступени…

— Чурило! — слабо позвала Людмила мужа.

Никто не ответил, не отозвался.

— Рогнедушка, ты тут?

— Здесь, милая. Сейчас воды принесу, начнём потихоньку рожать.

— А где все девки, где бабки-повитухи? Что происходит?

— Лежи, не бойся. Кого-то в городе ловят, все заняты. А девки-дуры, попрятались!

Людмила слабо улыбнулась, немного успокоившись. От этой улыбки Рогнеду пробила дрожь.

Лестница вновь скрипнула — кто-то тяжко брёл в княжеские покои или в гридницу. В мыльне горели три свечи, сквозило. Дверь заскрипела пронзительным голосом, приоткрылась — в коридоре и на лестнице стояла тьма, в ней кто-то мельтешил — в ночи кипела странная, таинственная и оттого очень страшная, опасная жизнь. Рогнеда напряжённо всматривалась во тьму — но, слава светлым богам Асгарда — в мыльню вошла доверенная рабыня, старая Хава. Следом за ней — молодая девушка, как же её — ах, да, Мишна, она помогала Хаве по хозяйству — большому и сложному. Чай не в лесу живём — добра много… Рогнеда оживилась, повеселела, их было уже четверо — есть, кому кружку воды подать, принять ребёнка. А за дровами идти, или за повитухой — всё равно страшно! Ох, что там? Роженица стонет, вся мокрая, а схваток нет! О, небеса! Как бы ни потерять её! Что там? Кровь хлынула? С гноем! О, боги! Людмила хрипло стонала, с каждым вздохом вытекала алая струйка крови.