— Как я уже говорил, бедняга не знал ничего и сейчас убедился в том, кто прав — раздался от входа невозмутимый голос и зал опять ахнул, словно один человек, увидев там невредимого лича, которого заботливо закутывал в пурпурную мантию верный скелет.

— Иллюзию выставил? — вырвалось у эльфа.

— Разумеется — нет. Ты же сам видел, дроу, что теперь те, кто со мной не могут быть уничтожены. И я тоже. Жалкие струйки огня могут только на время вывести меня из строя. Ненадолго, как вы все убедились.

Глаза всех стоявших и лежавших в просторном, но набитом битком зале уставились на эльфа. Воцарилась жуткая тишина, слышно было только, как шуршит обгоревшими конечностями по полу умирающий маг огня.

— Но война… Война же кончилась! — неуверенно вякнул кто-то из дальнего угла зала.

— Это не было войной. Когда садовник лопатой сравнивает мешающий ему муравейник и разводит на его месте костер — разве это война? Может быть разве для муравьев. Садовник просто делает работу — словно школьный учитель пояснил мертвец.

— Зачем приходили армии пришлых? — спросил Вила'Рай, благо лич не спеша зашагал к поверженному своему коллеге–сопернику. Некромант остановился, посмотрел тяжелым взглядом бельмастых глаз, потом все-таки ответил:

— Это были вовсе не армии. Если тебя обидело сравнение с муравьями, считай их охраной караванных путей или гильдейскими служителями маяков. Наш Первохрам своей энергией нарушал работу их маяка, служащего ориентиром для прыжков со звезды на звезду. Да, такие у них караванные тропы. Вот они и послали — не армию, нет. Все-таки садовника с лопатой. Или — если уж так не нравится — сбродный конвой для каравана. Здесь не было живых в нашем понимании слова. Не было мертвых. Мне трудно объяснить состояние тех живых существ, которые дрались тут с нами в виде металлических механоидов.

— Гномские големы? — спросил пышноусый воин.

— Оркские боевые гробницы? — раздалось из другого угла.

— Нет. У нас нет подобного. То есть не было. Теперь я многому научился. Хотя их язык очень непривычен нашему слуху. Даже моему. Ритуал этот на их языке звучит как 'вшпшешяфеешщт — вззз'.

— Наверное, такой язык был у легендарных ссешщессофф — полувопросительно предложил стоящий неподалеку от эльфа арбалетчик, судя по рваной одежде, скорее всего бывший раньше богатым горожанином–книгочеем.

— Нет. Я знаю тот язык. И оне не легендарные, просто вымерли вместе со своими вековыми соперниками кентаврами. Два сапога… Так вот пришлые находятся в особенном виде, отличном от сваренных с металлом гномов или мертвых кусков плоти орков в их примитивных ходилках. Они словно как живы — со всеми признаками души и тела, но все это заключено в диски. И если диск разломать — там не оказывается ни признаков души, ни признаков крови и плоти. Так понятно?

— Нет — единогласно выдохнул зал.

— Это неважно. В массивных слугах находились те, кто были раньше четырехглазыми существами и у себя на своей планете все время воевали. Их земли пришли от этого в негодность, потому те, кто еще был жив, с радостью согласился стать разумным диском.

— А наездники?

— У тех два глаза, но общий вид так непривычен для нас, что вы бы от ужаса заорали, встреться лицом к лицу. Хотя они были мирными до глупости. Таких и спрашивать никто не стал, смешно их не покорить.

— Двуногие, наверное, восьмиглазые были? — не удержался пышноусый.

— Нет, там как раз были люди. Не отсюда и говорящие иначе, но люди. А люди — самый опасный враг, а эльф? Что скажешь? Можешь не говорить, это все несущественно.

— А что существенно? — глядя прямо в лицо личу, твердо спросил дроу.

— Существенно пройти мой обряд посвящения до того, как ты умрешь. И чтобы дисков хватило и тебе и твоей супруге, чтобы вы оставили себе волю и память. Вот как мой сотник — выговорил погромче некромант и указал на стоящего в дверях дружинника.

— Привет вам! — громко сказал тот и поднял руку в воинском приветствии. Теперь на нем был очень богатый доспех, и разглядеть в нем мертвеца было не просто.

— Другой вариант — полезная нежить, но без памяти — вот как знакомый вам юнец–друид — голосом владельца картинной галереи объявил лич и дружинник посторонился, пропуская в зал другого одоспешенного мертвяка. Тот с трудом переставлял ноги. А доспех на друиде, скорее всего, был нужен как внешний скелет, словно панцирь раку — огненная струя взрывающегося металла слишком сильно поломала его при смерти.

— Я потом его подлатаю — походя, пояснил лич и продолжил:

— Сейчас для вас важно только то, что Огонь пришлых выжег храм и полкрепости, в чем наглядно убедился мой неразумный коллега по гильдии магов, хотя он и был защищен от огня лучше всех нас. Но видимый огонь не самое страшное. По всей долине усыхает от невидимой смерти трава, опадают листья с деревьев, и гибнет все живое. Сразу скажу — я не знаю, что это такое, но вам всем не выжить. И тебе эльф и твоей красавице — жене — никому не спастись. Выход у вас только один — умереть. И я потом подниму ваши мертвые тела и поставлю в строй, потому что не хочу, чтобы вашими черепами играли в ножной мяч светлые и прочая шантрапа, которая будет являться сюда, в нашу долину, чтобы разграбить наши дома и костяки. Этого я не допущу. Но те, кто мне понравится сейчас — те станут неистребимыми, но разумными. Вечными. Подумайте. У вас еще есть несколько часов.