— Знакомьтесь, — небрежно сказал Игорь. — Добрая душа по имени Кука.

Липатов предложил покрутить мясорубку, чем моментально воспользовался Игорь, поручив Куке нашинковать лук. Сам он аккуратно срезал верхушки отборных помидоров — по их количеству стало еще ясней, что ожидаются гости. Вероятно, следовало уйти, но Палька не мог — он догадался, кого тут ждут.

— Давай вытру посуду, — предложил он. Полотенце быстро намокло и не придавало посуде блеска. Тарелкам конца не было. Рядом, покорно шинкуя лук, шмыгала носом и лила слезы Кука.

Матвей Денисович вышел из ванной — распаренный, в восточном пестром халате, с полотенцем на голове. Пальку он не сразу узнал, а Липатова расцеловал и увел к себе — за Аннушкиным письмом.

Палька перетирал тарелку за тарелкой. И думал — вдруг Игорь не пригласит остаться?

Противень, заполненный фаршированными помидорами, ушел в духовку. Игорь начал накрывать на стол, ходил туда-сюда, не обращая внимания на Пальку и на Куку.

— Давай селедку заправлю, — предложила девушка.

— Э, нет, селедку я сам!

Палька смотрел, как Игорь растирает соус и заливает им селедку. Потом поплелся за Игорем в столовую и смотрел, как Игорь тонкими ломтиками режет булку.

— Я побегу, Игорек, — сказала девушка.

— Может, останешься?

— Ой, что ты! Ни за что!

— Погоди, подам пальто как полагается.

Палька бестактно вышел за ними и смотрел, как Игорь вежливо и равнодушно провожает девушку, а девушка смотрит на него влюбленно, ожидающе. Дверь за нею закрылась. Следовало уйти и Пальке. Он прислушался к оживленным голосам Липатова и Матвея Денисовича — говорят, смеются, а о нем и не вспомнят.

— Папа, одевайся! — крикнул Игорь.

Липатов вышел из кабинета и, улучив минуту, шепнул:

— По-моему, надо смываться.

Краснея до корней волос, Палька прошептал в ответ:

— Неудобно. Пришли, похозяйничали — и смываться.

Липатов обидно хохотнул и сказал: что ж, бывает и такая точка зрения, мы, конечно, института благородных девиц не кончали, и здесь тоже не английские лорды. После чего громко спросил:

— Матвей Денисович, по совести — уходить нам или дождаться фаршированных помидоров, для которых я фарш крутил?

Матвей Денисович со смехом ответил:

— Кто ж от такого харча убегает? Оставайтесь.

Звонок… Нет, это не у двери, это телефон. Матвей Денисович взял трубку и, не здороваясь, закричал:

— Так что ж вы не едете? У повара помидоры перепреют! И гости ждут — томятся. Нет, из Донбасса, старые знакомые. Почему ревет? Ерунда! Берите ее с собой, раз просится.

С этой минуты всё и все будто провалились куда-то. Существовала только дверь в передней и звонок у этой двери. Вероятно, прошло много времени, потому что Липатов с Матвеем Денисовичем успели поспорить и до чего-то доспориться, потом Матвей Денисович долго и подробно о чем-то рассказывал, обращаясь и к Пальке, Палька старался изобразить внимание, но не слышал ни слова.

Звонок прозвучал как гром, как набат.

Кровь прихлынула к голове, а потом отхлынула так, будто ее совсем не стало, — ни поднять глаза, ни пойти за всеми в переднюю, ни шевельнуться. На весь дом звякнула цепочка, щелкнул замок.

— Вот и мы! — сказал ее голос, и перестало существовать все, кроме ее голоса.

Самой страшной была минута, когда гости снимали пальто, здоровались с хозяевами и с Липатовым, смеялись чему-то и неотвратимо приближались к двери столовой.

— Павел Кириллович! — пропел знакомый голос. — Рада встретить вас в Москве!

Он видел только черный шелк ее узкого платья. И носки ее туфель.

— Галя, не приставай к Матвею Денисовичу! — сказал ее голос. — Вы знаете, эта неистовая девчонка бредит преобразованием природы. Матвей Денисович настолько покорил ее, что она учится на пятерки…

— Так это ж хорошо, — с усилием сказал Палька и поднял глаза.

Перед ним была она и не она. По-иному, гладко причесанная, очень загорелая, очень тонкая в черном платье, она была совершенно не похожа на ту женщину, что стояла перед ним лунной ночью в степи и произнесла «Все равно!» и «Пусть!». Она не была похожа и на веселую озорницу, что пела в громыхающем фургоне песни своей комсомольской юности, и на дружелюбную гостью, что приходила в сарай Кузьменок и старалась всем понравиться. Чужая, ни о чем не помнящая, уверенная в своем умении держаться в любых обстоятельствах — такою она предстала на этот раз. Новая — и по-прежнему ненаглядная.

За весь вечер он не сказал с нею и двух слов. Было жарко, в маленькой комнате надышали и накурили так, что не спасала и открытая форточка. Все хвалили поварские способности Игоря, только Палька не заметил, что ест.

— Расскажите же, Иван Михайлович, кому вы передали мой отзыв и как его приняли в Углегазе, — сказал Русаковский.

— Ну как они могут принять? С уважением!

Липатов покосился на Пальку и как ни в чем не бывало начал рассказывать, кому передал отзыв, с кем говорил…