— Пойдемте подразберемся там, — смутившись, сказал Липатов, и все потянулись за ним в сарай.

Через минуту зазвенели удары молотка — Никита выпрямлял проволоку. Галя и Кузька приспособились держать ее, чтобы Никите было удобней.

— Дядя Никита, что же теперь будет? — шепотом спросила Галя.

Ничего толком не понимая, она испугалась, что из-за непонятного отказа Китаева — болтливого старичка, которого мама за глаза называла «занудой», — вдруг прекратятся чудесные занятия в сарае.

— Что нужно, то и будет, — неохотно ответил Никита.

— А дядя Саша уедет?

— Не знаю, Галя. Откуда мне знать? Я бы не уехал.

Тут озлился Кузька. Никите хорошо рассуждать — «я бы…» Что такое Никита? А Саша — ученый. Его приняли к самому главному академику. Не явится в срок — возьмут другого.

— Конечно, поедет! — выкрикнул он, ожесточенно стукнув молотком по неподдающейся извилине проволоки. — Неужели работу терять? У него и права нет остаться, раз не позволили.

Липатов, вздохнув, поддержал Кузьку, как равного в разговоре, — да, такое место Саше второй раз не представится.

— И Люба уже документы послала в московский институт, — напомнила Кузьминишна.

— Да что, свет клином сошелся на вашем Китаеве? — сказал Кузьма Иванович. — Старая перечница он, хоть и профессор! Ты бы зашел, Иван Михайлович, к преемничку своему — неужто не уважит?

Липатов поморщился. Когда уходил из института на шахту, сам предлагал Алферова на свое место — секретарем парторганизации. А вот ведь что получилось!

— Алферов там… — невнятно пробормотал он — и вдруг оживился, засмеялся. — Ну, я к нему ключ подберу. Когда у нас городской актив? Во вторник? Я ему там подсироплю!

На веранде до чего-то договорились. Оба встали, подержались за руки, потом Люба пошла ставить самовар, а Саша сбежал с крыльца и остановился в дверях сарая.

— Что ж, будем работать! — через силу бодро сказал он. — Решили так: остаемся до конца опытов, Лахтину напишу сам. Поверит — и без Китаева разрешит. Не поверит — тогда хуже. — И, не желая продолжать разговор, взял паяльную лампу. — Кузька, давай трубки. Да не эту, вон ту подай.

От волнения хватая не то, что нужно, Кузька с обожанием услуживал Саше и напряженно думал: почему Саша с Любой так порешили? Ведь потом Сашу могут и не принять! Почему академик вот так, за здорово живешь, поверит Саше — Китаев же не поверил! Значит, Саша сильно надеется на печку, несмотря на то, что она взорвалась?

Сунув в трубу горящие щепки, Люба ждала, пока угли разгорятся, и говорила Катерине, смущенно топтавшейся возле нее:

— Не воображай, что я жертвую собой. Решили, потому что иначе не выходит.

Обе разом обернулись, услыхав скрип калитки.

Палька Светов лихо перескочил через лужу и помчался к сараю, победно размахивая руками:

— Живем! Телеграмма послана! Все в порядке, Саша!

В тот день, отправляясь вместе с Сашей к профессору, Палька нисколько не волновался. Конечно, старик поворчит, но не откажет. Мало ли они затевали — еще студентами — всяких дел! Когда ходили ради заработка на Металлургический грузить доломит, занялись с Сашей и Липатушкой придумыванием механизации — Китаев ворчал, но в общем одобрил. Во время практики на коксовых печах они увлеклись проблемой использования тепла кокса, выдаваемого из печи, — целый месяц возились с этим, а потом делали дымовые шашки нового типа, пользуясь отходами коксового производства. Китаев ворчал, но не мешал. Как же он может возразить против действительно важного, огромного дела?..

Профессор жил на окраине Донецка, в собственном домике с образцовым фруктовым садом, заложенным еще до революции. Заправляла всем хозяйством толстая и властная домоправительница профессора Дуся. Она угрюмо сказала, что профессор отдыхает, а будить — не ее власть. И ушла в дом, оставив Сашу с Палькой в саду. Из окон она подозрительно поглядывала, не стащат ли они с дерева грушу. Все знали, что Дуся уже много лет живет с Китаевым и помыкает им как хочет, что Китаев побаивается ее, а она его — нисколько. Но при посторонних Дуся держалась покорной служанкой, и друзья остались в саду, поддразнивая Дусю тем, что подходили к деревьям и щупали груши. Пошел дождь, а Дуся будто и не заметила, даже в окно выглядывать перестала. Наконец Китаев вышел на крыльцо — в домашней блузе-распашонке и цветистой тюбетейке. Он воскликнул: «Что ж вы в дом не вошли?», усадил гостей на веранде и крикнул Дусе, чтобы принесла груш посочнее (Палька был уверен, что груш не будет, — Дуся считала баловством угощать профессорских учеников).

— Нуте-с, — выполнив долг вежливости, протянул Китаев.

Палька и Саша рассказывали по очереди, стараясь не замечать брюзгливых гримас профессора. Они не знали, что у Ивана Ивановича второй день неладно с желудком, что он тревожно прислушивается к его зловещему урчанию и с трудом воспринимает рассказ учеников.

Ядовито усмехаясь, он пожал плечами и сказал, что крайне удивлен. Крайне удивлен! Ну, Павел Кириллович молод и легкомыслен, но как мог Александр Васильевич не разобраться в том, что наукой давно доказано, — без предварительного дробления угля…