— Мне бы минут десять, — проговорил он, направляясь в соседнюю комнату.

— Да хоть час, — молвил князь, закрывая входную дверь. — Государыня нас с тобой, вернее тебя, ждет вечером. Считай, что твоя судьба сейчас решается.

Феоктист Сухомлинов подошел к столу. Взглянул на пистолет, потом взял бокал с красным вином и принюхался. Сделал глоток, выплюнул и произнес:

— Я гляжу, ты, барон, на широкую ногу живешь. Вино-то урожая тысяча семьсот шестнадцатого года.

Как любой пьяница, князь Сухомлинов мог с трех глотков определить, что это за вино, когда оно собрано и откуда привезено. Только сейчас ему было не до этого. Его внимание привлекала старая газета «Ведомости». Она лежала на подоконнике. Верхний лист ее, словно по линейке, был оторван. Тут же рядом с ней лежал этот лист, порванный на несколько одинаковых прямоугольников, стояла раскрытая табакерка. Но больше князя Сухомлинова поразила свернутая из одного из газетных прямоугольников трубочка. Он взял ее в руки. Минуты три крутил ее в руках, пытаясь понять, что это и для чего предназначается, наконец не выдержал и положил обратно, на подоконник.

Из комнаты в гусарском мундире вышел барон. Князь невольно присвистнул.

— Ну, как, сойдет для приема? — полюбопытствовал пруссак.

— Еще как. Слышь, дружище, — молвил Феоктист, — ты мне поясни, что это такое? — и князь рукой показал на газетную трубочку.

— Самокрутка, — проговорил барон, запихнул в рот и поджег огнивом.

В комнате запахло паленой бумагой и знакомым до боли табаком. Князь выругался. У него не хватило ума поднести этот странный предмет к носу и понюхать. Между тем Игнат Севастьянович пару раз затянулся и затушил самокрутку. Положил на подоконник и спросил:

— Ну, и когда пойдем к государыне?

— Чуть позже. А сейчас пойдем, перекусим немного. У меня там, — он дотронулся рукой до живота, — внутренности уже между собой диалоги вести начали.

Лишь только после плотного ужина, который себе закатил князь Сухомлинов, они отправились в карете. Прибыли как раз в тот момент, когда начало смеркаться и на улице стали зажигать фонарщики один фонарь за другим. Кучер остановил карету перед главным входом. Открыл для князя и барона дверь и помог им выбраться.

— Вот и приехали. Если вы понравитесь государыне, то служба вам обеспечена.

Игнат Севастьянович промолчал. Он прекрасно понимал, что князь имел в виду сейчас не внешние качества барона, а его сущность. Если Елизавете удастся разглядеть в пруссаке преданного империи человека, подчиняющегося только ей, а не великому князю Петру Федоровичу, то его судьба решена. Тут же будет составлена бумага, позволяющая бывшему принцу Карлу Петеру Ульриху Гольштейн-Готторпскому, а теперь наследнику русского трона великому князю Петру Федоровичу иметь собственное войско, пусть состоящее на первом этапе всего лишь из ста человек. Зато, как отметил Игнат Севастьянович, на пять лет раньше, чем это произошло в той истории, которую он прекрасно помнил.

Место, в которое приехала карета князя Сухомлинова, Игнат Севастьянович не узнал (сюда он так и не успел прогуляться). Он долго осматривался, пока не различил знакомые очертания. В будущем в этом месте построят Михайловский замок. Именно в нем найдет свою смерть император Павел. Сейчас же на его месте стоял деревянный летний дворец, построенный по проекту Растрелли. По повелению любящей пышность и великолепие Елизаветы Петровны, он, несмотря на то, что строился как временный, был отделан с большой роскошью. Игнат Севастьянович неожиданно вспомнил, что по приезде в Петербург Елизавета Петровна велела строить для себя сразу два дворца, один временный, деревянный, около Полицейского моста, другой каменный на набережной Невы.

— Вылезай, барон, — проговорил князь Сухомлинов, когда карета остановилась. — Приехали.

Они выбрались из кареты и направились к дворцу. Вошли в двери, по сторонам которых стояли два семеновца, поднялись на второй этаж, прошлись по длинному коридору (казалось, ведущему в бесконечность) и остановились. Служивые преградили им дальнейший путь. Пришлось стоять и ждать, пока из тронного зала не вышел Бестужев.

— Привел, князь, — проговорил он. — Хвалю. Теперь постой здесь да подожди. Мы уж как-нибудь без тебя. — Затем взглянул на барона, покачал недовольно головой, и Игнат Севастьянович понял, что канцлер догадался, что тот побывал в Тайной канцелярии. — Ступай за мной.

Барон фон Хаффман вошел в просторный имперский зал, посреди которого стоял трон. На нем в роскошном платье восседала императрица. Утверждалось, что она никогда не надевала одно и то же платье дважды. На голове аккуратная прическа и диадема. Справа и слева от трона два семеновца. У обоих штыки прикреплены к ружьям. Вдоль стены восседали в креслах дворяне. По памяти Игнат Севастьянович припомнил почти всех. Заметил, как пристально смотрит на него Ушаков, удивленно взирает Кирилл Разумовский, с недоверием пожирает Шувалов.

— Вот, матушка, — проговорил Бестужев, — человек, о котором я тебе давеча докладывал.

— Ты садись, Алексей Петрович, — молвила Елизавета и стала оглядывать прусского гусара.

Черный мундир, начищенные до блеска сапоги, на боку сабля (почему-то у Игната Севастьяновича ее не отобрали), гусарский колпак прижат к груди левой рукой. Волосы заплетены в две косички и торчат в стороны. Топорщатся черные усы, а в глазах какая-то хитринка. Вот и пойми, можно ли доверять ему.

— Кто такой? — поинтересовалась она, когда Великий канцлер занял положенное ему место.