На одной из репетиций чуть не дошло до драки! В пылу я заявил Геппу, что — это их последняя поездка, на что тот ответил: «Посмотрим!..» Но за нашим скандалом внимательно наблюдал один человек…

Когда прошло немного времени и все остыли, обеим сторонам стало ясно, что эти «взбрыки» идут нам лишь во вред! Уже в Польше, в Варшаве, за вечерними бутылочками, мы помирились. Здесь я купил себе шикарные, модные в то время очки-капли, о которых давно мечтал! Вечером настроение было боевое, и мы с Борисом решили отметиться в местном кабаре. К нам подсел поляк средних лет, очень хорошо говорящий по-русски. И собеседником и собутыльником он нам показался классным! Тем более, что объявил расчет на себя!..

Проснулся я в туалете рядом с унитазом. Голова свинцом болталась на шее… В соседней кабинке стонал Каплун… Погуляли!.. Хватаемся за кошельки — пропали! Голова болела у обеих не столько от выпивки, сколько от какой-то гадости, подсыпанной другом-славянином… Это нам послужило хорошим уроком, и в дальнейшем мы так не «гарцевали»…

В Польше мы, наконец, попали на солидный фестиваль, где наше фото было в буклетах, и, оказывается, нас ждали! Это был фестиваль советской песни в городе Зелена Гура. Пятитысячная площадка ходила ходуном! Особенно «на ура» прошла песня Людмилы Лядовой «Светлое воспоминание» о «Полонезе Огинского», и Борина игра на скрипке. За кулисами увидели Анну Герман. Она была высоченного роста, где-то 1 м 90 см, и Боря часто подходил сзади и примерялся — малыш, да и только!..

Красавица Прага нас встретила потрясающим пивом! Часто нас можно было видеть в баре «У флеку», где бывал Швейк! Но впечатление смазал один случай.

Как-то увлекшись, потеряли гостиницу «Интернациональ», и попросили показать дорогу одного молодого человека. Тот сидел у фонтана. Поднял глаза, увидел польские значки и переспросил: «Вы — поляки?» — «Да русские мы, русские!» Он как-то странно улыбнулся: «Ах, русские, наши товарищи!» — и показал пальцем — «Вон та сторона, один километр.» Потом выяснилось что мы идем в противоположную сторону…

При всем дружелюбии, все-таки делаем вывод, что мы — оккупанты. Это доказывали несколько откровенных разговоров с переводчиками. Но как бы ни хороша была заграница, домой тянуло «по-черному!»

Приехав, ничего не подозревая, ждем очередных вызовов. Но человек, который внимательно наблюдал за нашими препираниями, сделал отчет в Госконцерте и очень точно описал наши отношения за кордоном! Это был Пал Михалыч — руководитель нашей делегации. После этого целых 4 года кандидатуру уральцев вежливо отклоняли…

Наша популярность набирала обороты. Практически во всех хит-парадах «Ариэль» стоял на второй строчке, после «Песняров». Петь двойной унисон, тройной, аккордами — все это естественно, пошло от «Битлз».

«Ариэль» не отставал от моды. Так наш дуэт Гуров-Ярушин кочевал из песни в песню, что считалось особым шармом. Мы волей-неволей «косили» под Джона и Пола. Ни один фестивальный стадион не обходился без нашего участия.

Вспоминаю «Крымские зори», стадион в Симферополе. Народу — битком! И вот конферансье долго говорит о Людмиле Зыкиной, а та стоит в буфете со стаканом водочки за занавесочкой и, быстро выпив, и закусив огурчиком, на словах ведущего: «Народная артистка…» проплывает около трибун под собственный комментарий: «Ох уж, прямо и народная!…» Мы выступали последними. Как правило, действовала финальная связка — Хазанов-«Ариэль». Так мы заканчивали много гала-концертов. Вспоминаю: Гена постоянно просил нас не шуметь, не настраивать гитары на его выступлении, что мы деликатно и делали…

После одного такого концерта произошел забавный случай. Отработав, я в своей гримерке обнаружил девушку с магнитофоном. Нисколько не удивился, интервью я уже давал почти автоматически. Попросил ее подождать, пока переоденусь, и вот мы уже беседуем… Микрофон работает, я говорю, начиная издалека, что-то в этот вечер на меня напало красноречие! Говорю о проблемах, о любимых стилях, о кумирах, словом, лекция в гуманитарном вузе!….

Но у меня закралась маленькая тревога — что-то девушка ничего не спрашивает, рассматривая свои ногти… Минут двадцать я упражнялся в собственном «конферансе». Увидев, что я закончил, девушка поблагодарила меня, сложила магнитофон, достала блокнот и говорит: «А теперь скажите, как ваш ансамбль называется…» В этот момент мой взгляд издавал такую тоску, что милое создание, чувствуя, что у меня столбняк, пояснила: «Я — из «последних известий». Мне дали задание у кого-нибудь из артистов записать пару слов…»

В то время в выборе площадок мы были «всеядны», а, точнее — нам было все равно, где выступать: на стадионе или в красном уголке, ставка то была одна… Нас тарифицировали по камерным ставкам. В течение года она буквально «возбухла» до 12 рублей 50 копеек! Это были сумасшедшие деньги! Как нам все завидовали… Кто-то внес ценную поправку: если мы собираем аншлаги на стадионах или дворцах спорта, вместимостью не меньше 4000 человек — ставка удваивалась. Но недолго мы радовались. Чиновники министерства культуры посчитали, «прослезились» (видимо, от зависти), и со словами: «неча повожать» — через полгода все вернули назад…

Концерты в «красных уголках», как и на стадионах проходили так же успешно, я даже бы сказал, веселее… Вот один из таких в Катав-Ивановске.

Пожалуй, ни разу я не видел такой маленькой оркестровой ямы в местном ДК. У сцены, с «кулачок», где мы толкались локтями, в этой яме могло поместиться аж, два баяниста… И вот, открылся занавес, зазвучала музыка. Вдруг Лева мне показывает взглядом вниз, я заулыбался. Там, где, видимо, должен был сидеть оркестр, расположились двое подростков, один из них на коленях держал какой-то древний магнитофон. Они не просто слушали, а записывали концерт.