– Скоро остановимся передохнуть, – произносит хозяин. – Подготовьте всё…

Хорик вальяжно разваливается в своей комфортабельной крытой повозке. На изящные рамы натянута узорная ткань, внизу расстелены меха, повсюду лежат подушки. Хорик и двое его друзей – кто они такие, не знаем, но хозяину явно с ними весело – возлежат на диванах у стенок повозки и пьют вино. Мы с Аилой проверяем, не надо ли кому-нибудь подлить ещё, и достаём из дорожных сундуков парадные одежды и благовония.

Когда прохожу мимо Хорика, тот игриво шлёпает меня пониже спины. Зачем, не понимаю. Другие рабыни поговаривали про какие-то загадочные «обязанности», которые я буду исполнять, когда стану постарше. Мол, у Хорика «большие аппетиты». Сначала я решила, что речь идет о готовке, но уже в десять лет догадалась – нет, тут что-то другое. Поделилась тревогами с Аилой, но та сказала, что беспокоиться не о чем. Что бы ни приказал хозяин, это для моего же блага. Неужели я ему не доверяю?

Конечно, доверяю. Абсолютно и безусловно.

Вскоре подъезжаем к гостинице. Она располагается у самой дороги. Отсюда открывается потрясающий вид на пропасть, а всего в двух шагах – водопад, который с рёвом обрушивается вниз и впадает в протекающую по дну реку. Гостиница построена из брёвен, камня и бивней гортов. Здание округлое, с изящными изгибами и заострёнными шпилями. На краю скалы стоит беседка, окружённая маленькой светящейся рощицей. Среди карликовых микор и лишайниковых деревьев кружат летучие мыши и ловят насекомых, слетающихся к свету.

Мы с Аилой и другими рабынями поспешно спрыгиваем с повозки, чтобы подготовить спальни хозяев, пока те пьют и болтают. Их супруги в масках собираются в стороне небольшой группой и хранят молчание. На людях они никогда не заговаривают первыми, только если мужья к ним обратятся. Мне тогда казалось, что это очень изысканно и величественно.

Как всегда, мы, дети, превращаем работу в игру. Распределяем обязанности и соревнуемся, кто справится раньше. Строгая выучка и искреннее желание угодить хозяевам не позволяют халтурить, но я обычно выигрываю у Аилы, потому что первой успеваю выбрать задания, на которые требуется меньше времени.

Потом мужчины вместе с супругами поднимаются в свои покои, мы же спускаемся вниз и наводим порядок внутри повозки. Убираем, доедаем остатки еды, кормим чила. Хотя мне эти звери никогда не нравились – ужасно злобные, да и воняют просто невыносимо, – работаю на совесть. Чем быстрее закончим, тем скорее начнётся время музыки, а музыка – наша главная радость. Выполнив всю работу, спрашиваем у зазэ разрешения взять музыкальные инструменты. Та проверяет, всё ли в порядке, затем говорит, что мы можем идти. Спешим к беседке.

Она находится на берегу бассейна, подогреваемого при помощи углей, поскольку горячих ключей здесь нет. Другие рабыни уже на месте. Усаживаемся с краю – оттуда открывается шикарный вид на пропасть. Опускаемся на колени и начинаем подтягивать струны и настраивать инструменты. Я играю на зуке – это девятиструнный инструмент с металлическим грифом. Он издаёт подрагивающие, напевные звуки. Инструмент Аилы – оза, квадратный барабан из кожи. Она уверяет, что для того, чтобы освоить все тонкости игры на оза, нужно много лет. Но мне кажется, что оза – простой и скучный инструмент, хотя Аиле, конечно, этого не говорю.

Я очень любила играть. Каждой нотой благодарила хозяев за то, что допустили меня к столь чудному занятию. Где ещё я смогла бы обучиться этому дивному искусству, кто вложил бы в мои руки зук? Способности мои проявились ещё в раннем детстве, поэтому решено было обучать меня музыке. Мне нравилось играть, потому что я это делала лучше всех, за исключением старших рабынь, за плечами у которых были годы практики. Но учитель сказал, что со временем я превзойду их, если не брошу занятий. Утверждал, что в первый раз видит такие ярко выраженные способности у такой маленькой девочки.

Через некоторое время пришли ещё две музыкантши и тоже стали настраивать инструменты, а мы с Аилой тем временем репетировали. Мы знали много песен, от старинных гуртских баллад до необузданных, духоподъёмных военных песен и горестных песен-плачей. Музыка гурта поражала меня своей проникновенностью. Никогда не могла остаться равнодушной, мурашки так и пробегали по телу. Я думала – да, только выдающиеся люди могут сочинять такую музыку. Вспоминала обрывки мелодий из прошлой жизни – колыбельную, разудалую песню, которую отец горланил хором с друзьями. Но все эти простенькие, незамысловатые напевы ни в какое сравнение не шли с гармоничными контрапунктами музыки гурта.

Хозяева заходили в беседку по двое, по трое. Другие рабыни подавали еду и вино, а мы играли. Некоторые гурта раздевались догола и купались в бассейне. Жёны проводили время где-то в другом месте, отдельно от мужчин.

Гурта говорили между собой, но я не понимала о чём, поэтому просто сосредоточилась на игре. Это были влиятельные мужчины, обсуждавшие темы, недоступные для понимания маленькой эскаранки. Меня предметы их беседы даже не интересовали. Я просто наслаждалась своим мастерством, каждой трелью и взмахом смычка, радуясь, что доставляю хозяевам удовольствие.