— Ты виноват в этом! — с жаром воскликнул тот, что был вооружен мечом. — Если б ты выполнил в точности все то, о чем просил тебя Отец!.. Так нет же — надо было нести отсебятину, вот и натворил дел — теперь не расхлебать…

— Ладно тебе, — искрящаяся тьма за говорившем всколыхнулась, — чего уж теперь ворошить прошлое… Я уже наказан — во веки веков. А что касаемо людей — так они сами себя изживут, недолго осталось, каких-нибудь пару веков, а может, и того меньше.

И он засмеялся, вызвав недоуменный взор второго.

— Смешно, право слово, — пояснил повелитель мрака, — как-то один из них патетично этак заявил: «Человек вошел в мир бесшумно». Да, а другой позже добавил: «Но выйти он может, громко хлопнув дверью, уничтожив самого себя и всю природу вокруг себя». Я ведь что хочу этим сказать, — продолжил он, отсмеявшись, — человек обречен — это однозначно.

— Может быть, дать ему еще один шанс… — задумчиво пробормотал Сияющий меченосец.

— Пустое, — скривился в усмешке Темный, — эта тварь опять все дело погубит. Лучше подумай о том, как сберечь все остальное.

— Ты хочешь сказать, что теперь людей надо начисто стереть с лица Земли, не оставляя даже немногих избранных — лучших из лучших — для новой попытки?

— Именно это я тебе и втолковывал последние, как ты говоришь, несколько миллионов лет. Я вложил в человека свою частицу, но, к сожалению, это было ошибкой — понимаешь, да? — системной ошибкой… и я уже достаточно вынес за свой просчет, а люди все еще живут и плодятся — существа с неустранимым изъяном.

— Что конкретно ты предлагаешь?

— Все очень просто — один-единственный новый вид вируса-убийцы избирательного действия, с которым они уже не справятся. Это будет совершенный антропофаг. А все остальное останется нетронутым. Делов-то…

Сияющий подумал и, тряхнув подобием головы, заявил:

— Я все же попробую достучаться до Отца: если Он соизволит ответить — поступим, как Он скажет, а если промолчит — то сделаем по-твоему.

И они разошлись — каждый в свою сторону: один растворился в искрящейся мгле, другой вознесся к ослепительно полыхающему горнилу небес.

В ночь на двенадцатое апреля поселок не спал, хотя от Старосты был строгий приказ — по ночам спать, по улицам не шататься, огня не зажигать и бани не топить. Но разве уснешь, когда такой свет в небе? Далеко-далеко за бугристой пеной леса ходили изжелта-зеленые зарева, разгорались белым, как на восход Светила, и угасали, пуская в зенит искры, вроде метеоров. Староста и сам загляделся, даже ругаться забыл. Озадаченно чесал в затылке.

— Должно быть, празднуют… — вывел в конце концов, но неуверенно, в бороду — вроде как бы и не говорил.

Однако Белка все равно услышала.

— А какой нынче праздник? — звонко спросила она. — Яйцеклад?

— Цыц, дуреха! — рассердился Староста. — Который день живешь — церковных праздников не выучила! Не дай Бог, при городских такое ляпнешь! Сразу все про тебя поймут!

— Двенадцатое апреля — День Космонавтика! — заученно протараторил Магога-дурачок.

Он прятался от Старосты за чужим плетнем, но никак не мог утерпеть — высунул патлатую головенку рядом с таким же патлатым кустом крыжабника и доложил по всей науке:

— Новый космонавтик нарождается, а старый улетает на покой, к Земле!

Староста хотел было ухватить его за вихры да наградить разом — и за доклад, и за крыжабник, но тут под ногами вдруг дрогнуло, издали прикатился тяжелый гул. Джунгли ответили на него хором испуганных голосов.

— Гляди-тко! — крикнул на всю улицу Бурило-ма-стер, тыча пальцем в небо.

Лица разом задрались кверху и осветились багрянцем. Из мохнатой тучи, повисшей над поселком, вынырнул остроносый гироплан и, оставляя дымный след с прожилками огня, понесся к земле.

— Гробанется сейчас! — уверенно сказал кто-то.

— Факт, гробанется! — загомонили высыпавшие из хат старатели. — Шестопером ему в самые дюзеля прилетело!

Гироплан дернулся раз-другой, выправился было над плаунами, но снова беспомощно клюнул носом и окончательно исчез за кромкой леса. Недолго спустя земля опять дрогнула, принесло эхо взрыва, джунгли разорались с новой силой. И сейчас же низко, на бреющем, едва не цепляя орудиями верхушки деревьев, прошли, освещенные заревом, три полицейских крейсера.