Право, специальные задания очень скверная штука!»

Так оценил эти полеты «первый метеор Франции», в мужестве которого нельзя сомневаться. А у его учителя новые планы: «В 1917 году, — продолжает Ведрин, — я предложил Генеральному штабу отправиться бомбардировать Берлин… Должен был лететь на французском биплане «бреге».

Тренировался в полетах днем и ночью, изучил немецкий язык, если бы пришлось там сесть. Я даже отрастил себе бороду, чтобы стать неузнаваемым.

Лететь собирался из Бурже в Дюнкерк, откуда поднялся бы уже окончательно. Ничто не мешало успеху моего предприятия, как вдруг приходит приказ с запрещением бомбардировать Берлин. Испугались ответных репрессий. Однако спустя несколько недель германские самолеты «готта» избрали Париж своей мишенью».

Опасные рейды в немецкий тыл продолжались.

Ждал своей очереди Федоров, заявивший Брокару, что не может быть в стороне от порученного группе дела. Получив обещание командира, он продолжает свои боевые вылеты.

«…Первого апреля сталкиваюсь с немцем один на один. В несколько мгновений расстрелял его, и он камнем полетел вниз. Я следил за его падением… Вдруг затрещали в моем аппарате пули. Я еще не вполне понял, в чем дело, когда один из резервуаров бензина был пробит, руль наполовину сорван, несколько перекладин перебито… Маленький «фоккер» напал на меня сзади, когда я зазевался на сбитого немца…»

На израненном самолете Федоров сумел дотянуть до аэродрома и, что было еще труднее, посадить почти неуправляемый аппарат.

Вечером в столовой Федоров увидел своего земляка — Меоса. Юноша был в радостном, возбужденном состоянии, ему явно хотелось подойти к Виктору Георгиевичу, но тот был занят разговором с двумя летчиками, и Меос, поклонившись издали, сел за свободный столик, поглядывая время от времени на Федорова.

— Что это наш малыш сияет как медный таз? — спросил Федоров у своих собеседников.

— Артиллеристы прислали подтверждение, что он «колбасу» сбил.

— Ну вот, а не поверили. Надо его поздравить. — Федоров встал и сам подошел к Эдгару.

— С победой! Как это произошло, мне ведь не довелось попадать на «колбасы», трудно, наверное? «Атака змейкового аэростата и в самом деле была опасным делом. Не один летчик погиб из-за кажущейся простоты схватки с неподвижно висящей «колбасой». Одни попадали под огонь наблюдателей, вооруженных пулеметом, другие погибали при взрыве баллона, случалось, врезались в его оболочку и падали вместе с нею на землю.

В боевой практике известны и такие случаи: немецкий «альбатрос» атаковал в районе Мэкса французский аэростат. В его гондоле находились два американских офицера из экспедиционного корпуса: Нийблинг и Кароль, оба лейтенанты. Считая, что перед ними беззащитные жертвы, немецкий летчик начал расстреливать их из пулемета. Нийблинг выхватил кольт и выстрелом из револьвера убил летчика, за что был награжден Военной медалью. Позже, под Свеаборгом, русский летчик-наблюдатель, стреляя из нагана, сбил атаковавший его аэроплан.

Обрадованный столь желанным вопросом, да еще заданным в такой деликатной форме, Меос не замедлил с ответом:

— Понимаете, Виктор Георгиевич, подлетаю к передовой линии, дым стоит, пыль поднялась, вижу, что наши за сутки вперед ушли, клином врезались, а по ним артиллеристы шпарят… И тут увидел у бошей аэростат километрах в десяти за фронтом. Высота уже была у меня хорошая, сразу руль от себя и на него… Немец в кабине из ручного пулемета и по мне… На земле забегали, лебедку крутят, спускать его начали, а я уже стреляю… Подошел из-под ветра… И в упор почти… Честно скажу, жутко… Пулемет прямо в тебя нацелен, лицо даже вижу немца… Как я не зацепился за «колбасу», сам не пойму, рванул ручку… А из оболочки уже желтое пламя вырвалось, прямо над ним проскочил…

— Молодец, молодец… Ничего не скажешь… Теперь звездочка обеспечена.

Меос уже был награжден Военным крестом, за сбитый аэростат полагалась алая звездочка на орденскую ленту.

— А где ботинки, малыш? — продолжал расспрашивать Федоров.

— Ну, я тут ничего такого не сделал… А вообще здорово вышло.

— Расскажи, меня ведь не было.

Федорову хотелось доставить удовольствие самому юному «аистенку», и к тому же насладиться разговором по-русски.

Случай, о котором спросил Федоров, был продолжением выдумки, родившейся на войне. Темпераментные и насмешливые французы не только не уклонялись от воздушных боев, но сами искали их, прибегая к своеобразной процедуре вызова врага на поединок. Если в рыцарские времена приглашением к бою служила брошенная перчатка, то летчики швыряли на аэродром бошей старый сапог. Немцы воспринимали это как неслыханное оскорбление, и нередко с их аэродрома тут же взлетал аэроплан, чтобы наказать нахала. Но попытки отомстить обидчику стали кончаться плохо: французский летчик пикировал на взлетающий самолет и легко припечатывал его к земле. Все авиаторы знали историю со знаменитым летчиком лейтенантом Тарасконом, которому после ранения ампутировали ногу, но он научился летать с протезом. Однажды его протез раздробила немецкая разрывная пуля. Получив новую «ногу», Тараскон прикрепил к сломанной записку: «Вы взяли мою ногу, так теперь возьмите и это», бросив протез как вызов на аэородом истребителей, что доставило французам немало веселых минут.