За дверями давно уж покашливал воевода.

— Войди! — крикнул наконец Михаил.

— Там, княже, ростовский Дмитрий сильно бьется к тебе.

— Пусть ждет, — не поднимая глаз, сказал Михаил. — Отвори слюдяницу, душно.

Помога Андреич кинулся к окну исполнять. Трудно было предполагать в нем проворство — так он казался нетороплив и дороден. Однако Михаилу сызмала было любо глядеть на воеводу, все у него получалось сноровисто, чего б он ни делал: голубей ли по небу гонял, сбрую ли рядил лошадиную. Да что там! И возок застрявший из грязи помогал вынимать, а уж мечом управлялся, как древодел топором… Однажды маленький княжич на озере в прибрежной траве нечаянно поймал руками золотого карасика. И так тот карасик стал ему мил, что он ни за что не хотел с ним расстаться. Не долго думая, Помога сомкнул ладони, зачерпнул в них воды и так, как в ковше, донес карася до двора. Ни капли с рук не сронил. А шли-то от самого Отроча, верст пять, поди, будет. Все лето, покуда Михаил про него не забыл, плавал карась в замшелой кадушке.

«А ведь не мог тот карась так долго жить», — догадался вдруг Михаил, отчего-то вспомнив сейчас совершенно не к месту то давнее лето.

— Помога, ты карасей-то менял?

— А, князь? — Тот обернулся удивленно, на лице иконной эмалью синели большие, как у девицы, глаза.

— Квасу пусть принесут, говорю.

— Может, меду? — озаботился воевода.

— Квасу, Помога.

Помога, неслышно ступая, быстро двинулся к двери. Ему очень хотелось узнать, на чем князь покончил с Дмитрием, однако спросить не решался — больно был хмур Михаил.

— И вот что еще, слышь, Помога, — князь наконец оторвал от половицы глаза, — немедля верных людей пошли на засеку. Пусть скажут, князь велел в Тверь возвращаться.

— Понятно, — кивнул Помога, а про себя удивился — дело было неспешное.

— Да накажи им, чтоб с Ратибора глаз не спускали.

— Понятно, — снова кивнул Помога.

— Чего тебе понятно? — спросил Михаил.

— Ничего, — тут же согласился Помога.

И оба вдруг улыбнулись оттого, что так хорошо понимали друг друга.

Напряжение, в котором Михаил пребывал в последнее время, сделалось невыносимым душе. Да и душа его еще не окрепла и все ждала радости…

— А с Дмитрием-то, слышь, Помога, — Михаил не удержался похвастать, — вышло по всей моей воле!

— Неужто? — Масленым блином расплылось круглое лицо воеводы.

— А то! — И Михаил не удержал счастливой улыбки. — А ты говоришь — на медведя…

— Эх, князь! Какое дело-то! — Помога мял свои сильные руки, не зная, куда их деть, и все повторял: — Дело-то какое, эх, князь!

— Квасу-то дашь ли?

— Квасу! — с ревом ринулся из сеней воевода…

Лицом ростовский князь Дмитрий Борисович походил на оплывший воском свечной огарок. Узкая вверху голова книзу раздувалась широкими скулами и толстыми, красными от усердия к меду и жирной пище щеками. Да еще, разметанная аж по плечам, добавляла ему широты бородища, росшая от ушей подсолнечным полукружьем.

— Так что, Михаил Ярославич, — Дмитрий Борисович ласково улыбался, — виниться пришел.

— Винись.

Дмитрий Борисович удивленно вскинул рыжие бровки: ишь ты, суров Ярославич! То-то великий князь выскочил от него, как из мыльни…

— А и повинюсь, коли виноват! Только мы, Михаил Ярославич, соседи с тобой, распри промеж нас никогда не водилось. А то, что пошел на тебя, так ведь вестимо, великому князю служим…

Михаил досадливо передернул плечом:

— Говори, чего просишь.

— Что ж, своего прошу — не чужого. Отдай, Михаил Ярославич, Кашин, не наноси урона! — Он смотрел на Михаила детскими, будто пустыми глазками, в которых не углядеть было хитрого, расчетливого ума. — Ить кашинцы-то тебе открылись!

Михаил усмехнулся:

— Как не открыться — соседи.

— Дак и я говорю, соседи… — Дмитрий Борисович вдруг рассыпчато рассмеялся и подмигнул Михаилу: — А нам с тобой, может, еще и кашу вместе варить придется, больно ты мне по ндраву! А и дочки у меня — загляденье, что Анна, что Василиса…

— Про кашу не скажу, невесты еще не искал. — Михаил немного смутился от того, как неожиданно повернул разговор ростовский князь, но строгости не терял. — Города я твоего не трону, а ты мне за то триста гривен серебром откупа дашь.

— Триста! — Дмитрий Борисович всплеснул руками, как моль пришиб. — Я отроду столько с Кашина не имел!

— Ростов велик, найдешь! — отрубил Михаил.

Дмитрий Борисович притворно вздохнул, мол, какое уж там богачество! А в душе возгордился: велик-то Ростов его умом да усердием. Если б еще брат Константин пристяжным ровно шел, а не рвал на сторону. С деньгами-то и при татарах жить можно…

— Не убавишь ли, князь? Поход один сколько добра унес!

— А ты не ходил бы.