Но при Брежневе сразу же начался обратный процесс. Капитонова быстро, уже в 1964 году, вернули в Москву и утвердили заведующим орготделом. Отозвали из Томска в столицу Марченко… В общем, Брежнев собирал тех, кого разогнал Хрущёв, и в свою очередь перемещал тех, кого Хрущёв собрал. В частности, весьма опытного и известного в партии деятеля, кандидата в члены Президиума ЦК КПСС Ефремова отправил в Ставрополь, чуть позже спровадил на пенсию Председателя Совмина России Воронова…

Правда, эта «волнообразная» тенденция меня не касалась, — мои связи с хрущёвской командой ограничивались лишь тем, что на работу я ездил в служебном автомобиле вместе с Бурлацким и Арбатовым. Бурлацкий, как тогда шутили за глаза, носил в этой команде чемоданы, причём даже не самому Никите Сергеевичу, а его зятю Аджубею. Правда, сегодня, видимо, за давностью лет, всё смотрится иначе: Бурлацкий выглядит чуть ли не главным советчиком Хрущёва, а вот об Аджубее почти не слышно.

Возвращаясь к событиям 1965 года, скажу, что не сомневался: моё заявление на имя Брежнева будет быстро рассмотрено. В ту пору мало было охотников покидать Москву, переезжать в провинцию, а вдобавок в Сибирь. А я, кстати, переезжал из Москвы в Сибирь уже в третий раз. Однако прошла неделя, вторая, третья, а никаких сигналов сверху не поступало. Лишь примерно через месяц последовал вызов к Генеральному секретарю. В его кабинете находился и Капитонов. Я, конечно, понял, что в предварительном порядке мой вопрос решён положительно: для отказа генсек к себе не приглашает. Но куда именно мне предложат поехать, не знал.

Брежнев, в те годы ещё энергичный и деловой, сказал:

— Садись… Ты, наверное, переживал, что мы тебя долго не приглашали? Но не в тебе дело, с тобой всё ясно, мы тебя знаем… Тут была задержка с Марченко, долго подбирали ему место. Значит, просишься в Сибирь? Мы вот тут подумали и решили послать тебя в Томск. Как на это посмотришь?

То, что меня направляли в Сибирь, — это было просто счастье! Но что касается Томска, то здесь я особой радости не ощутил: знал, что Томская область запущенная, лежит вдали от больших дорог. Тогдашний секретарь обкома, что называется, спал и видел, когда же его вернут в столицу. Соответственно шли в области и дела. Однако все эти соображения я, естественно, оставил при себе и сразу дал согласие. А когда вышел из кабинета генсека, то подумал, что вариант не такой уж плохой: во всяком случае, в этой сибирской области можно от души поработать, понять, на что ты в действительности способен.

На этом Егор Кузьмич закончил экскурс в прошлое своей карьеры. Далее следуют обстоятельства головокружительного выдвижения в центр при Андропове.

— В то утро, когда я услышал от Горбачёва неожиданное известие, мне мгновенно припомнились события 1964–1965 годов, связанные с приходом в ЦК Капитонова. Окончательно стало ясно: в партии действительно начинается новый этап — замена заведующего орготделом указывала на то неопровержимо. И ещё подумалось: странно всё-таки распорядилась судьба — семнадцать лет назад, уезжая «из-под» Капитонова в Сибирь, мог ли я предположить, что меня будут прочить на смену ему? Кстати, Капитонов — человек порядочный, честный, и вопрос носил объективный характер: независимо от личных качеств тот, кто при Брежневе занимался кадрами, при Андропове, конечно, должен был покинуть свой пост. Это разумелось само собой.

Между тем Горбачёв снял трубку «кукушки» — прямого телефона, связывающего Генерального секретаря с членами Политбюро:

— Юрий Владимирович, у меня Лигачёв. Когда вы могли бы его принять?.. Хорошо, я ему передам.

И, положив трубку, ободряюще сказал:

— Он примет тебя прямо сейчас. Иди. Ну что ж, Егор, желаю!

Я поднялся на пятый этаж и пошёл к кабинету № 6, где, по традиции, работали Генеральные секретари. В ту пору мне было уже шестьдесят два года. За плечами нелёгкая жизнь, в которой хватало драматизма. Да и политический опыт накопился за десятилетия немалый. Томская область уверенно «встала на крыло». В общем, цену я себе, конечно, знал. А главное, совершенно не думал о карьере — в этом была моя сила. Да и какая карьера в шестьдесят два года? Хотя физически благодаря здоровому образу жизни я чувствовал себя великолепно и готов был впредь тянуть любой воз, но, повторяю, по возрасту уже не беспокоился за свою судьбу, а потому телячьего восторга в связи с возможным новым назначением в Москву не испытывал.

Андропов и Горбачёв наметили смену кадров — она неизбежна в историческом плане. Меня направляют на тот участок, где придётся практически заниматься этим нужным, очень нужным, но, увы, не всегда благодарным делом. Ну что ж, надо — так надо!

Никаких иных соображений у меня тогда не было. В силу возраста я считал, что предлагаемая мне работа станет последней в жизни, и внутренне так готовился крутануть маховик дела, чтобы, как говорится, людям добрым стало хорошо, а чертям жарко.

С таким настроением и вошёл в приёмную Андропова.

Юрий Владимирович принял меня очень быстро. Сразу спросил:

— С вами говорил Горбачёв?

— Говорил.

— Я буду вносить на Политбюро предложение, чтобы вас утвердили заведующим орготделом. Как вы на это смотрите? Мы вас достаточно хорошо изучили…

Задавать лишние вопросы было ни к чему. Я кратко ответил:

— Я согласен. Спасибо за доверие.

— Тогда сегодня в одиннадцать часов будем утверждать вас на Политбюро.

— Уже сегодня? — невольно вырвалось у меня. Чего-чего, а такого темпа, такого стремительного развития событий я никак не ожидал.

— А чего тут ждать? Надо делать дело…

Весь разговор занял минут десять.

Егор Кузьмич успел-таки на заседание Политбюро. Его вёл Андропов. Когда началось рассмотрение кадровых вопросов, он сказал:

— Есть предложение: Егора Кузьмича Лигачёва утвердить заведующим отделом организационно-партийной работы, а товарищу Капитонову поручить заниматься сферой производства и реализации товаров народного потребления. Вы знаете, какое мы придаём этому значение, это — важнейший участок работы. Товарищ Лигачёв имеет опыт работы на заводе, в комсомоле, в Советах. Работал в ЦК, — этот момент Андропов подчеркнул особо. — Значит, знает работу аппарата ЦК.