— Теперь основная надежда на Тучков переулок, — задумчиво сказал капитан. — Упустим там — втройне попотеть придется.

На следующий день Корнилов пришел в управление рано. Вернувшись домой из Комарова, он поспал лишь пару часов и вызвал машину.

Игорь Васильевич вообще любил прийти на работу пораньше, когда нет обычной дневной сутолоки, и, удобно расположившись в старом кожаном кресле у маленького журнального столика, с удовольствием закурить свою первую сигарету. Дома подполковник не курил.

Эти утренние полчаса — если не случалось никаких ЧП — Корнилов посвящал тому, что не спеша перебирал в памяти разные события, как уже свершившиеся, так и грядущие, старался спокойно, на свежую голову, их оценить. Иногда в этом калейдоскопе мыслей всплывало что-то очень важное, на что он раньше не обратил внимания, а сейчас вдруг увидел словно заново, свежим взглядом. Эти полчаса всегда были для Корнилова плодотворны — он не испытывал гнета времени, освобождался от него, словно космонавт от земного тяготения.

В стремительной деловой круговерти, когда наваливались десятки различных дел и приходилось сталкиваться с самыми несходными, порой полярными, мнениями, точками зрения и, наконец, со своими собственными разноречивыми ощущениями, немудрено было и ошибиться. Всегда имелась опасность недооценить какое-нибудь событие, и Корнилов знал про эту опасность. Так же как он знал и свою слабость — иногда в его воображении какие-то незначительные, преходящие события вдруг вырастали до размеров трагедии и давили на него. Особенно часто это случалось в последние годы. Он неожиданно просыпался среди ночи и долго не мог уснуть. И начинал вспоминать о каких-нибудь мелких, никчемных несделанных делах, о незначительных, но досадных оплошностях, невпопад сказанной днем фразе. Ему казалось, что счет несделанных, незавершенных дел все растет и растет у него, как сумма непогашенного долга у заурядного растратчика, и уже не остается времени, чтобы оплатить этот счет.

Корнилов досадовал на себя, пил снотворное, но ничего поделать с собой в те предутренние часы не мог.

…Сегодня на листке бумаги, что лежал перед ним, были записаны только четыре слова: «Олег Самарцев, Игнатий Казаков».

С Олегом Самарцевым все ясно. В том, что он преступник, теперь уже никаких сомнений нет. Розыск закручен, ничего, кажется, не упущено, взвешены все возможности. А вот Игнатий Казаков… Неужели он имеет какое-то отношение к ограблению?

Этот вопрос волновал подполковника больше всего.

Туманные намеки деда… Они нелепы. Самое смешное заключается в том, что, подозревая внука в соучастии, Григорий Иванович тут же, сам того не подозревая, начисто опровергает свои подозрения, утверждая, что хорошо запомнил время, когда Игнатий Борисович пришел домой, — без двадцати двенадцать. А кассиршу ограбили в двенадцать пятнадцать. Что это? Ошибка, тонкий расчет, плод больного воображения?

Неприязнь деда к внуку бросается в глаза. Может, оговор? Но тогда старик, проявивший завидную наблюдательность, опознав грабителя, назвал бы другое, более правдоподобное время прихода внука домой. Позже ограбления…

Так что же? Непроизвольная ошибка? Корнилов высказывал все новые и новые предположения, опровергая их, отбрасывая, и снова возвращался к ним. Он чувствовал, что его рассуждениям не хватает стройности, но никак не мог понять, в чем допускает ошибку. Очевидная нелепость в утверждениях деда не укладывалась ни в какие схемы. А внук, Казаков-младший? Сказал: «Мы с мамой днем на работе».

«Мы с мамой днем на работе…» Почему он так объединил себя с матерью? Ведь мать приходит после шести, а Игнатий, если верить деду, — около часу. Даже если старик ошибся или соврал и он пришел не раньше, а, как обычно, около часу, младший Казаков это обстоятельство решил скрыть. Зачем?

Вот если бы спросили человека, которому нечего скрывать: когда он пришел в тот день с работы? Он бы ответил, что пришел, как обычно, около часу. То есть сказал бы, как было на самом деле. Сказал бы правду.

Пришел около часу? Но минут за тридцать — сорок до вашего прихода домой в Тучковом переулке тяжело ранили и ограбили кассира. Неужели вы ничего необычного не заметили?

Честный человек бы сказал: «Конечно, заметил. В переулке стояли милицейские машины и «скорая помощь» (ну, положим, «скорая» могла уже и уехать…), было много народу. Что-то произошло. Потом я узнал…»

А если бы честный человек шел с набережной, он, наверное, тоже увидел бы милицейскую машину. Или людей с собакой во дворе. Если бы там не увидел — обратил бы внимание на машину и людей в переулке, уже придя домой. Окна-то выходят прямо на место происшествия!

Вот ведь о чем должен был бы рассказать честный человек после того, как сообщил, что пришел домой около часу. Корнилов вздохнул.

Значит, Игнатий на эти вопросы отвечать не захотел и потому отделался общей фразой: «Мы с мамой днем на работе…» Значит, сказал неправду. И эта его неправда помогла сейчас Корнилову понять, что он, как минимум, видел нападение на кассира, но почему-то усиленно скрывает этот факт. А неправду говорить всегда труднее — надо слишком многое держать в уме, напрягаться. Правду говорят не задумываясь…