– Кем? – Завсегдатаи кафе встревоженно взглянули на нас поверх газет.

Нет, это не может быть правдой. Моя девочка просто запуталась. Эксперименты с духовными учениями в ее возрасте – это одно. Но бросить учебу, семью и наплевать на свое будущее, чтобы стать невестой Будды, – нет, пусть и думать об этом забудет.

Не поймите меня неправильно, я ничего не имею против буддийских монахинь – в теории. Если бы кто-нибудь из моих друзей сказал, что их дочь собирается посвятить себя буддизму, я бы, вполне возможно, восхитилась ее поступком. Будучи довольно «духовным» человеком, я всегда поддерживала людей, которые пытаются постигнуть нематериальное. Но я оказалась не готова к тому, что этим всерьез увлечется моя дочь. Неужели я такая лицемерка?

Я как-то раз видела западную девушку в бордовых одеяниях и с бритой головой на улице возле университета. Нет, своей дочери я разгуливать в подобном виде не позволю.

– Это все из-за того монаха? – тихо спросила я.

Лидия замкнулась; по лицу дочери невозможно было понять, о чем она думает. Она посмотрела на меня вызывающе, хотя в глазах блестели слезы.

– Ты думаешь, мне будет легко? – спросила она, поднимаясь из-за стола и готовясь уйти. – Забыть всех, кого я люблю, и прислуживать девятилетним монахам только потому, что они мальчики?

Лидия принадлежала к древнему роду феминисток. Не в нашем характере было добровольно подчиняться кому-либо.

Бунт. Вот что происходило на моих глазах. Свое вольные молодые женщины выступают против матерей, чтобы понять, кто они есть на самом деле. Не так давно Лидия вела колонку о сексе в студенческом журнале. Не знаю, что шокировало меня больше. Моя дочь, пишущая о сексе или посвящающая себя буддизму.

Если ей так хочется бунта, почему бы просто не сделать татуировку?

– А что будет с твоей стипендией? – спросила я, из последних сил сдерживая поднимающуюся в душе бурю.

Лидия задвинула стул под стол и оглянулась по сторонам.

– Ты хоть понимаешь, сколько ребят все бы отдали ради такой стипендии? – Я тоже встала, чтобы быть с ней наравне.

– Это уже не важно, – тихо ответила Лидия, направляясь к выходу из кафе. – Хватит с меня экономики и политических наук.

Я процитировала ей слова шекспировского Гамлета: «Ступай в монастырь». Веками эти «учреждения» были местами для избавления от женщин. Если мужу надоедала жена или дочь не получалось выдать замуж, бедняжек вынуждали посвятить жизнь молитве и благочестию. И многие охотно прибегали к такому способу! Доказательство тому – огромное число монастырских руин на территории Европы. О восточных монахинях я знала куда меньше – только слышала, что они влачат жалкое существование и фактически являются служанками при монахах.

– И куда ты сейчас? – спросила я, направляясь к выходу из кафе вслед за дочерью.

– Домой, собирать вещи, – бросила Лидия. – Я пройдусь. Спасибо за кофе, – добавила она, прежде чем затеряться в толпе.

Я стояла у прилавка, не в силах поверить в случившееся. В каком веке она живет? Бросая чаевые в предназначенную для них банку, я вспомнила, как показывала маленькой Лидии разные причудливые штуки, которые купили в девяностых мои друзья, повернутые на философии Новой эры [13] . Целительные кристаллы, приспособления для чтения ауры, – тогда они казались безвредными, но кто знает, может быть, именно в тот момент я задела какую-нибудь грань ее души, отвечающую за странность и эксцентричные выходки.

Пока Лидия шла домой, чтобы подготовиться к монашеской жизни в охваченной войной стране, я ехала в город, где мне предстояла другая битва.

Если вам нужна надежная поддержка, можете смело обращаться к Филиппу. В тот день он сидел со мной в приемной и листал журнал о яхтах, пока я решала кроссворды. Со стороны муж выглядел абсолютно спокойным. Может, эта сдержанность и невозмутимость вошли у него в привычку в армии… или даже в школе для мальчиков.

В приемной висел тяжелый запах страха. Кофейный аппарат с хрипами и кашлем выплевывал очередную порцию противной темно-коричневой жидкости в подставленный стаканчик. У того, кто выбирал для этой комнаты цветочное оформление, были явные проблемы с чувством юмора. Возле аквариума с тропическими рыбками красовался букет белых лилий, хотя всем известно, что лилии символизируют смерть.

Я обратила внимание Филиппа на скульптуру из плавника. «Лучше бы они это бревно на пляже оставили», – прошептал он. По тону мужа я поняла, что ему здесь тоже не нравится. Настоящая супружеская солидарность.

Жизнерадостная дама назвала мое имя, и Филипп пошел вместе со мной в кабинет хирурга.

Обитая светлым деревом комната производила очень приятное впечатление, даже несмотря на разложенные повсюду брошюры о том, как справиться со страхом и отчаянием. На столе врача стояла коробка с бумажными салфетками, медсестра в углу что-то печатала на компьютере. Я задалась вопросом, сидит ли она здесь для того, чтобы поддержать и успокоить пациентов, или же чтобы в случае необходимости выступить в качестве свидетеля в суде – пациенты разные бывают.

– Как это случилось? – спросила хирург чрезмерно участливым голосом, пока мы рассматривали звездную галактику на снимках моей груди.

Мне ее тон не понравился. Она как будто была матерью, успокаивающей ребенка, который упал с трехколесного велосипеда. Я общалась с достаточным числом докторов, чтобы хорошо усвоить одну вещь: они знают, что все плохо, задолго до того, как скажут вам хоть что-нибудь.

– А каково ваше мнение? – спросила я в свою очередь, применяя журналистскую тактику вопросов, на которые нельзя ответить «да» или «нет».