Мы обе знали, что она имеет в виду. Помимо того что Лидию совсем не радовал домашний арест Джоны, после операции прошло уже шесть недель, и все это время она была чудесной дочерью и сиделкой.

Теперь я могла ее отпустить.

Через неделю Лидия вновь спускалась по лестнице в белых одеждах. Цвет чистоты и мученичества, хотя второй пункт вряд ли успокаивал встревоженных родителей. В тайских хлопковых штанах и шали, она выглядела как хиппи, случайно забредший в бутик. Я понимала, что должна уважать ее выбор, куда бы тот ни завел мою дочь.

Чувствуя, что Лидия нас покидает, Джона накручивал восьмерки у нее в ногах и безостановочно мяукал. Дочка взяла кота на руки и поцеловала в нос, пока Филипп относил ее рюкзак в багажник – не слишком сложная задача, если учесть, что она брала на Шри-Ланку только шарф, ароматическую свечу для монаха и подарки для монахинь и сирот. Я боком забралась на переднее сиденье, чувствуя себя большим крабом. Да, садиться и вылезать из машины по-прежнему было непросто.

Лидия устроилась сзади. Она в который раз заверила нас, что монах встретит ее в аэропорту Коломбо [18] и отвезет в монастырь. Им придется проехать через несколько контрольно-пропускных пунктов, но на Шри-Ланке с монахами и монахинями обращаются очень почтительно. В маленьком поселении в горах она будет в безопасности.

– Не волнуйся, – сказала Лидия. – Я приеду на свадьбу Роба.

До нее оставалось три месяца. Достаточно времени, чтобы вдоволь помедитировать на скалах.

Мы ехали молча, но в этом молчании не было злости или обиды. К худу ли, к добру ли, но я смирилась с тем, что мое мнение в этом вопросе не имеет веса, хотя и продолжала тревожиться из-за опасностей, о которых дочь пребывала в блаженном неведении.

Лидия не выказывала ни малейшего интереса к гражданской войне на Шри-Ланке или бедственному положению тамильских сепаратистов. Я нашла несколько книжек на эту тему, но она к ним даже не притронулась. В голове у меня все время прокручивались кадры из старых телешоу: вот Лидию похищают, вот ее берут в заложники террористы… Я отчаянно пыталась нажать на паузу. Поздно было переубеждать дочь или рассказывать о том, что военные силы Шри-Ланки только что захватили важную морскую базу «Тамильских тигров» в Видатталтиве на севере.

В конце концов, от рака и ссор была своя польза: Лидия доказала, что любит меня ничуть не меньше, чем я ее.

Я в свое время наговорила немало глупостей, в основном по поводу каких-то мелочей. Мама делала то же самое, но ее замечания сильно ударили по моей самооценке. Когда я смотрюсь в зеркало, в голове до сих пор звучат мамины слова: «Тебе нужно носить корсет» или «Что ты сделала со своими чудесными кудрями?» Перед смертью она сказала: «Да что ты знаешь?» Полагаю, я это заслужила.

Наблюдая, как маму накрывают волны мучительной агонии, я пыталась подобрать правильные слова. «Ты хорошо держишься», – пробормотала я. Хотя к тому времени мама уже потеряла вставные зубы и почти не имела власти над собственным телом, оставшихся у нее сил хватило только на то, чтобы смерить меня негодующим взглядом. Она была права. Я ничего не знала о том, через что она проходила в тот момент.

По дороге в аэропорт я надеялась, что Лидия понимает: все мои замечания, все неподходящие слова были пропитаны любовью к ней. Просто у меня классический случай материнского синдрома Туретта [19] .

«Это рубашка слишком короткая, ты простудишься!» – «Я просто хочу, чтобы ты была здорова».

«Ты такая худая!» – «Не надо сравнивать себя с чучелами из журналов. Ты сама по себе очень красива».

«Ничего страшного с твоими бровями не случится, если их выщипать!» – «Наслаждайся своей чувственностью, цени свою красоту – и твоя молодость закончится не скоро».

«У тебя дырка на колготках!» – «Я на твоей стороне».

«Повеселись!» – «Наполни комнату цветами. Пей шампанское. Открой сердце навстречу людям. Мечтай без оглядки. Это твоя жизнь, ты можешь делать все, что пожелаешь».

«Береги себя!» – «Люби ту чудесную женщину, которой ты являешься. Не становись тенью мужчины. Защищай себя. Ты дороже всех на свете».

У стойки с регистрацией Филипп достал специальный ярлык для багажа, тщательно его заполнил и прикрепил к рюкзаку Лидии. Я расцеловала дочь в теплые розовые щеки и поблагодарила за то, как чудесно она ухаживала за мной после операции.

Улыбнувшись, Лидия пообещала звонить и писать как можно чаще.

Наша дочь уплывала к выходу на посадку, подобно невесомой снежинке, а настоящая мать во мне твердила: «На белом заметны все пятна! Надеюсь, она не заляпается кетчупом».

Лидия повернулась, помахала нам и затерялась в потоке пассажиров.

Яблоня за окном моего кабинета проспала всю зиму. Оставшиеся без листьев искривленные ветви сверкали шрамами в тех местах, где когда-то срезали сучья. Мы с деревом хорошо знали, что такое прикосновения хирургического скальпеля.

Подруга, увлекавшаяся садоводством, предположила, что нашей яблоне почти сто лет. Возможно, она ровесница дому. Подруга указала на опасные наросты и грибы, поразившие дерево, и предложила принести пилу, чтобы от них избавиться. Зима – лучшее время для обрезки. Я симпатизировала яблоне, поскольку она немало вытерпела на своем веку. Поэтому поблагодарила подругу и предложила перенести «операцию» на следующую зиму.