Шрифт:
Прислушалась и тетя Даша.
— Господи, живет Россия! — тихо сказала она.
Неля увидела в окно Шмидта, быстро выключила приемник.
— Рихард идет. Спасибо вам, тетя Даша!
— И принесла его нелегкая, — проворчала Дарья Петровна.
— Пани музик слушайль? — подозрительно посмотрев на Нелю, спросил Шмидт.
— О! Музик прима! — сказала, беспечно улыбаясь, Неля.
В эту минуту она не боялась Шмидта. Сердце ее пело, радость переливалась через край. Веселая, сияющая она помчалась домой и пересказала матери услышанное по радио, оделась, вышла на улицу. Ей хотелось громко кричать: «Товарищи, будет и на нашей улице праздник!..» Соседка обратила внимание на ее сияющее лицо.
— Чему радуешься? Весело живется, что ли?
Неля посмотрела на нее долгим, испытующим взглядом, покачала головой и ответила, уже не думая об осторожности:
— Пока что невесело… Но Москва говорит: «Будет и на нашей улице праздник». Победа близка. Красная Армия скоро освободит нас!
— Смотри ты, сразу перекрасилась, как услышала, что наши побеждают, — подбоченясь и наступая на Нелю, говорила соседка.
Неля молча пятилась к своему дому, а соседка наступала на нее и тихо высказывала свою ненависть девчонке, которая, по ее убеждению, продалась врагам. Неля заткнула уши и убежала. В своей квартире разрыдалась:
— Мамочка, за что она так… Мамочка!
Евдокия Ивановна гладила вздрагивающие плечи Нели:
— Успокойся. Пусть говорит. На каждый роток не накинешь платок.
Неля вытерла слезы. Неуютно было на душе. От Жени и Вали никаких вестей, и это еще больше угнетало.
Прошел месяц тревог и ожиданий.
Утром в дверь Белявских громко постучали. В комнату ворвался полицай, за ним гестаповец.
— Кто здесь Неля Белявская?
Неля, сидевшая у стола, поднялась.
— Я!
— Ты арестована, — грубо сказал полицай.
Евдокия Ивановна увидела, как мертвенной бледностью покрылось лицо дочери. Она кинулась к ней и, загородив собой, закричала:
— На дам!
Ощетинился Джульбарс и зарычал, приготовясь к прыжку.
— Джульбарс, тубо! — приказала Неля и, видя, что гестаповец вынимает пистолет, бросилась к Джульбарсу. Схватила собаку за ошейник, стала гладить ее спину и морду. Собака немного успокоилась. Неля обняла ее за шею:
— Прощай, Джульбарс!
Евдокия Ивановна кинулась к дочери.
— Ты только не волнуйся, мамочка, ты, пожалуйста, не волнуйся… — повторяла Неля.
Джульбарс рванулся было за Нелей, потом подбежал к лежавшей в беспамятстве Евдокии Ивановне, лизнул ее лицо шершавым, горячим языком и тихонько заскулил.
Евдокия Ивановна целыми днями дежурила у здания гестапо. Восемнадцатого января ее, наконец, выслушали, сказали, чтоб не беспокоились и предупредили: Нелю увезут, нужна теплая одежда.
Мать в тот же день принесла пальто, платок, валенки. А утром девятнадцатого января в комнату к ней вбежал незнакомый мальчик.
— Скорее, скорее идите к гестапо! — кричал он.
Мать выбежала из комнаты. Она задыхалась, ноги плохо слушались ее.
В это время со двора гестапо медленно выехала закрытая машина.
Когда Евдокия Ивановна добежала до проспекта Ворошилова, машины уже не было…
— Наши в городе!
— Мы свободны!
— Красная Армия освободила Ставрополь!
Несколько девочек-подростков постучали в квартиру Белявских. На стук вышла младшая дочь Евдокии Ивановны. Веселые, радостные одноклассницы Нели, ничего не зная, спросили:
— А где Неля?
— Фашисты убили. И Валю Плугареву и Женю Буланову убили, — ответила девочка и заплакала.
А мать Нели, поседевшая от горя, стояла на улице. У ее ног сидел Джульбарс. Молча смотрела Евдокия Ивановна на родные лица бойцов. Смешанное чувство владело ею: радость освобождения и щемящая горечь утраты.
Постояв на снежном ветру, она взяла за ошейник Джульбарса и пошла к лесу. Ветер со снежной пылью и песком бил ей в лицо. Джульбарс бежал впереди, то обнюхивая землю, то тыкаясь мордой в сугробы. Умный пес понимал, что от него хотят.
Мокрая и изнемогающая от усталости и горя поздно вечером вернулась Евдокия Ивановна домой. Ночь провела без сна. А утром снова шла по знакомой дороге в лес, и Джульбарс с нею. Проваливаясь по колено в сугробы, выбиралась, вытряхивала из старых валенок снег и снова вместе с Джульбарсом искала.