заняться подвигами. Один из них спрашивает:

– Хочешь, на спор выпрыгну с третьего этажа в окно?

Второй, естественно, отвечает:

– Ты с ума сошел. Третий этаж. Разобьешься!

– Не разобьюсь!

– Разобьешься. Хвастун. Мюнхаузен в таблетке.

– Я Мюнхаузен?! Я никогда друзьям не вру. Смотри…

И чтобы доказать, что он действительно не врет, обиженный

залез на подоконник и сиганул с него на улицу. Тот, который ему не верил,

с испуга тут же протрезвел. Не выглядывая в окошко, постарался как

можно скорее вызвать «скорую».

Недаром замечено: пьяных бог бережет. Или правдолюбец упал на

кусты, как в плохих фильмах, или еще на что-то мягкое, но, действительно,

остался цел и невредим. Пока «скорая» ехала, поднялся обратно на третий

этаж. Вызвавший «скорую помощь» очень обрадовался, что друг остался

жив. В «скорую помощь» позвонить, естественно, забыл. Они вдвоем, на

радостях, начали квасить за неожиданную приятную встречу и за Господа,

который бережет пьяных и святых.

Тут приехала «скорая помощь». Бегут скорее с носилками по

лестнице вверх. Звонят. Заходят. Спрашивают: «Кто вызывал «скорую

помощь»?

– Я.

– Что случилось?

– Да ничего страшного, мы тут напились, и мой друг выпрыгнул вот из

этого окошка. Ну, я вас и вызвал, а он вдруг, раз и заходит…

«Скорая» - а их было три человека – очень слаженно, по-

агитбоигадовски покрыла их обоих матом. Мол, ребята, врите, но не

завирайтесь!

– Как, вы мне не верите? – рассердился правдолюб. Не верите, что я

выпрыгнул из окошка? Это что, значит, я вру? Вот, смотрите…

И снова выпрыгнул! «Скорая» с носилками бежала по лестнице вниз

с такой скоростью, словно пыталась подставить их под выпрыгнувшего до

того, как он долетит до земли. К сожалению, во второй раз все обошлось

гораздо печальней. Хоть и остался жив наш гордец, однако в реанимацию

попал. «Скорая» так и не успела подставить под него носилки.

Издревле на Руси святыми считались

убогие, нищие, пьяницы.

Значит, с каждым годом мы становимся

все святее и святее!

В 70-е годы со студенческим театром Московского авиационного

института я попал на атомоход «Арктика». Ледокол стоял на рейде в порту

Диксон. Все моряки и рабочий персонал сошли на берег. В магазинах их ждали

товары по талонам: редкая по тому времени колбаса сервелат, а если повезет, то и

финские сосиски… А главное, возможность отчаянно напиться, чтобы, как

считалось в то время, вывести из себя накопившуюся за время работы на

атомоходе радиацию. Особенно ждали моряков на берегу, конечно же, местные

диксоновские девчонки.

Нас же – агитбригаду – наоборот, загрузили на судно! Поместили в

одно большущее помещение, похожее по объему на номер совдеповской

гостиницы, рассчитанный на 10-12 человек. Я помню, в этой каюте была

совершенно неаргументированная жара, как в предбаннике финской бани.

Отопления разогрелись так, что на них можно было жарить яичницу.

Казалось, на всем ледоколе был только один человек, помощник капитана,

который нас встретил и проводил до каюты.

– Видите, как сегодня холодно на улице, - сказал он.

Хотя выражение «на улице» было в данной ситуации совершенно не к

месту. Потому что ближайшая улица находилась примерно за две тысячи

километров. Дощатые тротуары вдоль диксоновских канав, с двух сторон

мостовых, назвать улицами возможно было с такой же натяжкой, как назвать

валенки кроссовками.

– Зато видите, как у нас тепло внутри нашей «Арктики»! Это

потому, что отопления обогреваются вторичной водой от реактора!

От его хвастовства захотелось поежиться. Возникло ощущение, что

вокруг летают быстрые нейтроны, пронзая насквозь все вокруг, вплоть до

наших туловищ. Ведь что бы там ни говорили о суперзащитах современного

реактора, но сам реактор был тут, совсем рядом. Но, главное, очень хотелось

пить. Из-под крана лилась обычная совдеповская рыжая вода в рыжую, как

голова ирландца, раковину.

Похвастав другими достопримечательностями, вторичным контуром,