— Полнота Света! — промолвил визирь, совершив падение ниц. — Вот письмо от Мелека-Ричарда с его печатью для её величества Золотой Розы.

— Подай его мне, визирь! — проговорил Старец и, сломав печать, прочел:

«Госпожа, дорогая сердцу моему! Скоро, очень скоро освобожусь я от своих безнадежных сетей; тогда и вы будете свободны от своих. Крепитесь! Наконец-то, после пятилетних усилий, я к вам спешу! Ричард Анжуйский».

Старец из Муссы всё сидел, поглаживая свою красивую бороду, отослав своего визиря.

Он смотрел прямо перед собой в дальний конец залы. Ни единый звук не нарушал мертвенной тишины, среди которой он обдумывал вопросы жизни и смерти. Ассасины дремали, прислонясь спиной к стене, и мирно посапывали.

Как тонкий голосок, донесся к ним сквозь сон с далекой высоты призыв:

— Коджа-ибн-Гассан, ибн-Альнук! Приблизься и внемли.

Тонкий юноша встал, ринулся вперед и пал ниц перед троном.

Снова принесся издалека слабый голос:

— Богаден, сын Фальми из Бальсоры! Приблизься и внемли!

Ещё один юноша в белых одеждах отделился от стены и последовал за Коджой.

— Дети мои! — обратился к ним Старец. — Вот вам приказание! Отправляйтесь на Запад на сорок дней. В земле франков, в южной части её, но к северу от великих гор, вы найдете Мелека-Ричарда, превосходного мужа, которого призывает к себе Аллах. Разите его, но издалека (вблизи у вас решимости не хватит) — и вы заслужите рай и обладанье нежногрудыми женщинами, которых видите только в мечтах своих. Живо изготовьтесь!

Двое юношей ползком добрались до трона, чтобы прикоснуться губами к туфле Старца, и вышли вон. Безмолвие снова овладело залой, опять окутав её покровом.

В тот же день, попозже, девушка-рабыня явилась доложить Жанне, что её ожидает её повелитель. Малютка мирно спал в колыбели под кисейным пологом. Мать нагнулась и поцеловала своего Фулька, статного красавца-мальчика шести с половиной лет, и последовала за посланной.

Старец очень нежно обнял её, поцеловал в лоб и поднял с колен.

— Пойди сюда, сядь рядом со мной, моя прекрасная и благочестивая супруга, мать сынов моих! — промолвил он. — Я должен обо многом поговорить с тобой.

Когда оба уселись рядом на подушках окна, Синан обвил рукой её стан и молвил:

— О, моя Золотая Роза! Для того, чтобы супружеская жизнь шла счастливо и мирно, лучше, если жена не слишком горячо будет любить своего мужа, но зато будет кротка, покорна всем его желаньям, проворна и приветлива. А муж должен любить её и почитать то, что придает ей цену, — её красу, её смекалку, благословенный дар рожать детей, её скромность. Для неё довольно и того, что она дозволит себя любить и, в свою очередь, будет исполнять свои обязанности по отношению к мужу. Любовь, эту потребность своей души, она перенесёт на детей своих. Так-то достигается на Земле душевный мир, а с ним и счастье: ведь без первого никогда не может быть и второго. Ты, дитя моё, ведь живешь в душевном мире?

— Господин мой! — отвечала Жанна, и теперь уж не было у её алых губок и следа прежних складок недовольства. — Да, я спокойна: я уверена в вашем чувстве, а вы сами говорите, что я его достойна. И я люблю детей своих.

— Жанна, ты счастлива?

Она вздохнула, но лишь слегка.

— Я должна бы чувствовать себя вполне счастливой, господин мой… Но и теперь я всё ещё думаю порой о короле Ричарде и за него молюсь.

— Я тебе верю, — вымолвил Старец. — Потому-то и хочется мне, чтобы ты повидалась с ним ещё раз, что желаю тебе полного счастья.

Яркий румянец залил щеки Жанны, она с трудом переводила дух. Быстрым движением натянула она на себя покрывало, чтоб скрыть от него, как сильно вздымалась её грудь. Должно быть, у матери Прозерпины [127] так же точно проснулась вновь смятенная девственность, когда в своих странствиях она повстречала пастуха, который потребовал от неё взаимности.

Супруг смотрел на Жанну пытливо, но не сердито. Смущение её всё возрастало, а он предоставил ей молча побороть его. Наконец, оно стало утихать. Жанна взяла мужа за руку, заглянула пристально ему в лицо. Синан горячо её любил: он ответил ей объятиями.

— Ну что же, радость радостей моих?

— Господин мой! — торопливо, чуть не шепотом ответила она. — Не давай мне видеть его, не требуй этого! У меня на это смелости не хватит. Это было бы даже несправедливо. Прошу не за себя, а за него. Ведь это — великан душой, какого не было на свете. Оттого-то он способен и на внезапную перемену: я знаю его отлично. При виде меня, когда я недоступна для него, он способен на отчаянный поступок — так раз уж было.

Жанна склонила голову, чтобы он на лице её не прочел всего. Синан угрюмо улыбнулся, погладил её руку и поиграл ею, то поднимая, то опуская.