Новый Устав допускал в военное время называть офицеров по имени-отчеству, но партизан позволил себе такое в первый раз. Напугался неведомой опасности или, наоборот, становится полноценным солдатом? И какая еще, к черту, стрельба?

— Не слышу.

— И я тоже, — подтвердил Пшемоцкий. — Уж не пьян ли ты?

— Без командиров пить грешно и неприлично, — оскорбился Кузьма. — Да вы сами послушайте.

— Будешь мне тут сказки рассказывать, — проворчал Давыдов и жестом остановил собирающегося что-то сказать Пшемоцкого: — Подождите, Сигизмунд Каземирович…

Да, партизан оказался прав — откуда-то с севера доносилась частая ружейная стрельба. На самом пределе слышимости, потому неудивительно, что за разговором на нее попросту не обратили внимания. Бумкает где-то потихоньку… Может, это у лошадей животы пучит?

— Пропал обед. — Сигизмунд Каземирович, просивший больше никогда не называть его паном, посмотрел на рыбу, плюнул в костер и ударил кулаком о ладонь. — Надо спешить. Вдруг это кто-то из наших воюет?

— А мы сунемся и все планы порушим, — усмехнулся капитан-лейтенант. — Стоит ли мешать проведению операции?

— А мы не помешаем, ваше благородие, — вмешался Кузьма. — Выручим — «кулибинок»-то совсем не слышно, только французы палят. У наших голос басовитый, а те как моськи лают.

— Точно говорю — на помощь спешить надо, — оживился бывший поляк. — А винтовок не слыхать, потому что патроны кончились.

— Тогда седлаем, — решил Давыдов. — Бей их в песи, круши в хузары!

— Точно! — Пшемоцкий покосился на командирского денщика и заржал во весь голос: — Покажем супостату кузькину матку бозку!

К месту побоища не успели совсем чуть-чуть. Или успели вовремя, если посмотреть на ситуацию с другой стороны — маленький отряд из трех человек вылетел на место разыгравшейся трагедии в самый последний момент, и Денис Васильевич с ходу стоптал конем солдата в синем мундире, попытавшегося поднять ружье. Немного приотставшему Пшемоцкому повезло больше, и сейчас он крутился в седле, схватившись одновременно с двумя французскими гусарами. Но Кузьма не одобрил развлечения Сигизмунда Каземировича и несколькими выстрелами лишил того соперников.

— Что творишь, мерзавец? — оставшийся без соперников Пшемоцкий зло оскалился и поднял коня на дыбы. — Да я тебя сейчас…

— А ну прекратить! — Давыдов погрозил бывшему шляхтичу кулаком, спешился и склонился над сбитым с ног французом. — Смотрите-ка, вроде бы живой.

— Добейте!

— Экий вы кровожадный, — усмехнулся капитан-лейтенант. — Что за манеры, Сигизмунд Каземирович?

В это время пленник открыл глаза и закашлялся. Струйка крови из уголка рта пробежала по многодневной щетине.

— Не жилец, сломанные ребра все унутрях проткнули, — заключил Кузьма и вернулся к увлекательному занятию, заключавшемуся в потрошении солдатских ранцев. — Может, и вправду добить? Не дело, когда христианская душа мучается.

— Не умничай! Воды ему дай.

— А разве можно?

— Ему уже все можно.

Петров немного поворчал, стараясь, чтобы командир этого не услышал, и протянул вместительную флягу. Судя по запаху, совсем не с водой. Но живительная влага помогла, и француз заговорил.

Его рассказ удивил Дениса Васильевича. Выяснилось, что ни партизаны и ни русская регулярная армия не являлись целью батальона наполеоновской гвардии. Наоборот, они атаковали своих собратьев по оружию, если так можно выразиться, с одной-единственной целью — добыть пропитание. Оголодавшие «старые ворчуны» положили глаз на гусарских лошадей, но справедливое требование пустить десяток-другой на жаркое встретило непонимание, результатом чего стала ожесточенная битва с печальным исходом для обеих противоборствующих сторон. Гвардейцы неплохо держались против кавалерии, разменивая жизнь на жизнь, а уцелевшие…

Тут француз прервал повествование и улыбнулся через силу:

— Я рад, что умираю от руки русского офицера, месье.

— Конские копыта не слишком-то похожи на мои руки, — возразил Давыдов.

— Знаю… Но вы же не откажете в милосердии?

Проявлять милосердие не пришлось, наполеоновский гвардеец умер сам во время сильного приступа кашля. Капитан-лейтенант закрыл покойнику глаза и окликнул денщика:

— Кузьма, похоронить нужно.

— Всех? — охнул партизан и обвел взглядом поле: — Да их тут тысячи три, ваше благородие.