Мысли, мучительные и неотвязные, вконец утомили ее, и она незаметно уснула.

Партизаны стояли вокруг Калиновки: в лесу у Заречья, в карьерах кирпичного завода, в кустарниках вблизи аэродрома. Они притаились в укрытиях и с нетерпением поглядывали в небо, прислушивались — скорее бы самолеты, сигнал, скорее бы ринуться на город.

— Ах, беда, еще сорок пять минут ждать, — говорил Злобич не то себе, не то Камлюку и Струшне, переминаясь с ноги на ногу. — Который у вас час, Кузьма Михайлович? Мои, кажется, отстают.

— Что ж, давай сверим. — Камлюк взглянул на свои часы, сверил время и прибавил: — Ты успокойся, Борис, все будет в порядке.

— Трудно сказать, как оно будет… Напрасно мы не договорились, чтобы самолеты прилетели раньше. — Злобич слегка вздохнул. — Она ведь горячая, разве усидит спокойно, видя, как мучают Сергея? Да к тому же еще и не зная ничего о наших планах… Боюсь я за нее…

Его взгляд был прикован ко двору исполкома, где, как говорили Платон и Ольга, находятся Надя и Сергей. Этот двор так недалеко от них — вон он виднеется из-за прибрежного кустарника, — кажется, на крыльях туда полетел бы сейчас.

Так же пристально смотрели на город и Камлюк со Струшней. Они, вместе со всем штабом, находились при бригаде Злобича. Не случайно они выбрали себе командный пункт именно здесь — отсюда, с пригорка на краю Заречья, удобнее всего было наблюдать за Калиновкой.

Неподалеку, вдоль реки, расположились цепи партизанских подразделений. Они так замаскировались в зарослях, что не видны были даже с командного пункта.

Вокруг стояла необычайная тишина. Было слышно, как лист, цепляясь за ветки, шуршит, падая на траву. Доносилось журчание речной волны, обмывающей поникшие прибрежные лозняки. Каждый малейший шорох невольно привлекал к себе внимание.

Вскоре утренняя тишина была нарушена отзвуками фронтовой канонады. Сперва отзвуки эти были редки и глухи, затем постепенно стали нарастать и крепнуть. Чувствовалось, что фронт совсем близко, за ночь он еще придвинулся к Калиновке.

На пороге волнующие события: последние бои на территории района, полное освобождение его, встреча с Советской Армией. Скоро начнется новая жизнь. Как сложится она для тех, кто боролся во вражеском тылу? Как сложится она для него, Злобича?

Камлюк и Струшня имеют от Центрального Комитета и белорусского правительства точные установки относительно подбора кадров для восстановительных работ. Вчера вечером они вместе с Корчиком и Мартыновым специально занимались этим вопросом, всесторонне обдумывали его. Все у них рассчитано, предусмотрено. На каждый участок политической, административной и хозяйственной работы намечен руководящий работник. С первого же дня после прихода Советской Армии необходимо начать восстановление организованно и планово. По этой наметке в районе должны остаться почти все вожаки и активисты партизанского соединения. Злобича назначили на должность директора Калиновской МТС, но он попросил Камлюка не трогать его, так как хочет пойти в армию, на фронт.

Большая часть партизан вольется в действующую армию. Пути-дороги этих людей будут еще и длинные и сложные. Война еще не кончилась, она в самом разгаре. Впереди еще много тяжелых боев: надо завершить освобождение всей советской земли, надо спасти из неволи многие народы мира, надо уничтожить агрессоров и разбросать семена счастья и свободы, братства и мира. Все это со славой совершит Советская Армия. Уже слышна ее мощная, победоносная поступь. Она идет от стен Москвы и Сталинграда, собирая под свои знамена новые и новые армии бойцов. И радостно сознавать, что деятельное участие примут в нем и партизаны Калиновщины. Среди них будет и он, Злобич. На мгновение ему представилось, как он становится танкистом — возвращается к своей прежней военной специальности, как командует фронтовым подразделением, водит боевые экипажи на укрепления врага.

Да, впереди много путей-дорог, завтрашний день волнует, но пока еще надо заканчивать сегодняшние дела. Вот скоро прилетят самолеты, и при их поддержке начнется бой. Как он пройдет? Все ли как следует учтено и рассчитано?

Из глубокого раздумья Злобича вывел Камлюк.

— Давай, Борис, пройдемся по берегу, — сказал он, тронув его за плечо, — поглядим, как твои отряды подготовились к переправе.

— Пожалуйста, — живо отозвался Злобич и первым двинулся вперед. — Поехали.

— На своих на двоих, — улыбнулся Камлюк.

Злобич тоже улыбнулся, но только на миг. Потом, словно спохватившись, он задумчиво сказал:

— Больше двух лет уже без машины, а старая привычка крепко сидит.

— И пускай сидит, дорогой приятель, — заметил Струшня. — Скоро снова возьмешься за механизаторство.

— Правильно! — поддержал Камлюк. — Вот-вот снова начнешь ездить, Борис, на тракторах, на автомашинах, если только согласишься остаться в МТС.

— Нет, дорогие мои, спасибо. Я сперва все-таки хочу поездить на танках, а уж затем пересяду на мирную технику.

— Как оно получится, потом будет видно. Камлюк на ходу посмотрел на часы и прибавил: — Давайте поторопимся, до начала боя осталось всего двадцать минут.

Все прибавили шагу.

Стукнула дверь, и Рауберман, вздрогнув, сразу проснулся, как это бывает с людьми нервными и беспокойными. Покосившись на дверь, он увидел высокую фигуру денщика.

— Господин обер-лейтенант, проснитесь!

— Я не сплю, черт бы тебя побрал! — хриплым голосом проворчал Рауберман и, поглядев в окно на улицу, погруженную во мрак, спросил: — Что за дела у тебя в такую пору?