— Как ты его намерена искать, ты же не знаешь по-испански и десяти слов! — Марина вынуждена была искать разумные средства борьбы с моим безумием.

— Неправда, десять знаю, а искать я его буду глазами, — щемящее чувство жалости и надежды, терзавшее мое сердце, делало меня глухой к голосу разума.

Чем дольше мы спорили, тем реальнее мне казалась моя затея, хотя в душе я рассчитывала на Маринину поддержку и участие, но держалась очень независимо.

— Делай что хочешь, — сказал она, подводя конец дискуссии.

— А ты что будешь делать? — спросила я, теряя надежду на ее помощь.

— Газету читать!

Я вздохнула, сунула ноги в самые удобные шлепанцы и отправилась, как Иванушка-дурачок, искать неизвестно где неизвестно кого.

Поздним январским утром король Педро слушал доклад секретаря о текущих делах. В ряду прочих неотложных встреч была назначена аудиенция для кардинала Севильского.

— Перенести, — велел король.

— Но ваше величество, его высокопреосвященство настаивал на немедленной встрече еще вчера. Мне с трудом удалось убедить его дождаться сегодняшнего дня.

— О чем он хочет говорить?

— Он настаивает на том, что не обязан сообщать мне причину. Но в город из Мадрида и Толедо съехались многие знатные сеньоры, даже дон Ортега прибыл, хотя вы знаете, что он без большой нужды не покидает Мадрида.

— Где он остановился?

— Во дворце архиепископа.

— Один?

— Нет, у д’Инестрозы гостят многие прибывшие из Мадрида, это ведь его родня. Вы примете его высокопреосвященство?

— Нет, подождем неделю, пусть родственники его хорошенько объедят. Позови мне срочно нашего придворного художника Джулио Клавио и приведи его сразу ко мне.

Не прошло и часа, как секретарь ввел в покои короля пышно одетого итальянца Клавио.

— Оставь нас, — повелел Педро Ужасный.

Секретарь с поклоном вышел, и в комнате наступила тягостная тишина.

— Можешь ли ты, — наконец нарушил ее король, — сделать мне мою голову из бронзы?

— Ваше величество, ваша венценосная голова достойна не бронзы, а мрамора, и не моего жалкого умения, а таланта великого Фидия, — зачастил от страха художник. — И почему только голова? Весь ваш могучий торс, в доспехах, на коне должен украшать соборную площадь этого города, который вы так благосклонно почтили своим вниманием. Я давно мечтаю о такой работе и хочу представить на ваш суд эскизы, дабы вы смогли направить мой скромный дар в надлежащее русло, — Клавио остановился, чтобы перевести дыхание, но король прервал его:

— Мне нужна моя голова в бронзе.

— Да, конечно, вы правы, ваше величество. Великие уроки римского искусства, которые я со школярской прилежностью изучал десятки лет, свидетельствуют, что именно бюст способен передать всю мощь вашего гения, силу вашего характера и донести до потомков всю красоту вашего лица. — Подняв глаза на короля, художник подумал, что с красотой он, наверное, погорячился, но потом успокоил себя, что лести много не бывает.

— Мне не нужен бюст, мне нужна голова, — повторил король и миролюбиво добавил: — Если ты не в состоянии понять это, то я велю отрубить твою, покажу ее твоим ученикам, и они живо справятся с этим заказом.

Художник обмер, зная, что юмор не принадлежал к числу королевских достоинств. Желая уйти от этой темы, он уточнил, еле справившись с языком:

— Голова без шеи, Ваше величество?

— Шеи ты сделаешь ровно столько, сколько оставляет голове топор палача.

— Голову прикажете вылепить в натуральную величину?

— В самую натуральную, на какую ты только способен. Она должна быть готова через шесть дней. Если я не получу мою голову вовремя, то твоя достанется твоей жене, отделенной от тела.

— Разрешите приступить? — с военной лаконичностью спросил художник.

— Делай, — ответил король.

Порт в Бенальмадене называется спортивным потому, что в него заходят только небольшие катера и яхты спортивных классов, потому что в нем проводятся многочисленные регаты и потому что слово «спортивный» звучит очень современно. Этот порт тоже похож на этакого пижона-яхтсмена, сверкающего белозубой улыбкой на восточном смуглом красивом лице, одетого по моде последнего каталога с продуманностью опытной кокетки. В многочисленных бухточках, на которые элегантно разделена гавань, теснится череда яхт, катеров, катамаранов и других плавсредств, ни название, ни цена которых мне неизвестны. Это могло бы напоминать собачью выставку где-нибудь в Лондоне, но в отличие от собак, яхты сидят на привязи чаще всего одни, без любимых хозяев и, наверное, поэтому без конца поскуливают всеми своими дорогущими снастями.

Начав мою поисковую экспедицию, я почувствовала себя как в незнакомом лесу: все деревья разные, но похожи; все дорожки куда-то ведут, но неизвестно куда. Я начала разглядывать каждую посудину в надежде отыскать приметы присутствия на ней человека, которого хотела спасти, но скоро поняла, что из подробностей, могущих помочь мне в поисках, помню только его кроссовки типа «Адидас», темный чемодан типа «мыльница» и светло-синие глаза. Понятно, что это не те приметы, которые можно видеть с берега на открытых обзору частях яхт.