— Пусть хранят имя Лазаря, его кости защищают Косово и Метохию, а эта часть Сербии сейчас под самой большой угрозой!

Далее он говорит, что должен «объединить и сплотить сербство по всему свету», бороться за Величественную, а не Великую Сербию! Повторил и мне то, о чём не раз говорил на статусных заседаниях суда, а именно то, что в Гааге он защищает не себя, а сербский народ, Республику Сербскую и Сербию!

Все два дня, сколько длилось наше общение, он старался держаться, выглядеть более здоровым, чем это было на самом деле Он часто цитировал отрывки «О счастье» из книги Йована Дучича «Наследие царя Радована». И всё расспрашивал, всё объяснял мне. Я вынесла оттуда множество незабываемых тем для будущих записей. Он вспоминал что-то так, будто желал, чтобы это было сейчас, поскольку правда о прошедшем его глубоко мучила. Но, замолкая, он замечал в моих глазах пытливые вопросы… И мы говорили, говорили…

И хотя он и убеждал меня, что он счастливый человек, поскольку является неотъемлемой частью своего народа и у него есть преданная и достойная семья, внуки, друзья, однако судьба его дочери Анны остается для него тягчайшей раной:

— Она составляла половину моего бытия… Она не покончила с собой. Не могла она выстрелить себе в голову из моего пистолета!

И потекли слезы… И спазмы сдавили горло.

Затем посреди детального рассказа о событиях в Книне, он вдруг неожиданно спросил:

— А знаешь ли ты, Лиля, какой это ужас извлекать обугленные тела молодых солдат из подбитых танков… После этого тебя ещё несколько дней преследует запах смерти тех детей. А сколько подобных чудовищных картин было в Сербской Книнской крайне!

А обращаясь ко времени, когда он скрывался в одиночестве, он говорит с ещё большей болью и убедительностью:

— Как думаешь, можно ли жить в стране и быть в стороне от неё?! Чтобы тебя ни одна живая душа не приметила, и чтоб это было годами… Можно, но не дай тебе Бог впасть в такое искушение!..

В тот раз мне разрешили два посещения тюрьмы по два часа. Когда в первый день в конце разрешённого времени я встревожено начала подниматься при виде направляющегося ко мне надзирателя, Младич остановил меня со словами:

— Ты же знаешь, что сидишь здесь с генералом! Пока генерал не встанет, и ты не смеешь вставать! Пойдёшь отсюда, когда я скажу!

Я с удивлением наблюдала, как он по-сербски объяснял конвоиру, что я останусь там до конца их рабочего дня. Конвоир, постоял немного, переговорил с кем-то по рации и ушел, а я, действительно, осталась до 16:45.

В эти дни я и обедала вместе с ним в тюрьме. Обед нам готовил генерал Драголюб Ойданич, также обвиняемый начальник Генштаба вооружённых сил Сербии и Черногории. Младич ему помогал, насколько он мог это делать со своей больной правой рукой. При этом Младич по-хозяйски раздобыл где-то фруктовый торт и красное вино, естественно, безалкогольное. Абсолютно непостижимо.

На второй день из камеры принесли упомянутую книгу Дучича «О счастье» (часть произведения «Наследие царя Радована») и газету «Франкфуртские новости», единственную, которую он там получал. Младич как своей гордился моей книгой «Рапорт командующему», показывал её всем: и надзирателям, и гостям, и таким же заключённым. Вспоминал тех, кто оказывал помощь армии Республики Сербской, просил меня передать им его искреннюю благодарность.

Он надеется на российское государство. Благодарен Союзу писателей России за их славянскую поддержку брата, который, несмотря на свой высокий авторитет и уважение, оказался необоснованно и несправедливо годами прикован к позорному столбу. Вспоминал и много раз описывал встречи с российскими военачальниками во время войны.

С другой стороны, он с иронией «передавал приветы» тем, кто грешил перед истиной, связанной с его ратными делами, с ним лично, кто «по дружбе» советовал ему сдаться или покончить с собой. Он говорил, что хотел бы встретиться с ними глаза в глаза: «Чтобы их перевоспитать… И Дучич говорит, что честь и счастье человека, когда он может вернуть себе друзей…»

В 1989 году Младич поклонился мощам святого Василия Острожского, несмотря на то, что офицерам ЮНА подобное строго возбранялось.

В беседе он часто крестился, когда вспоминал погибших друзей. В какой-то момент, когда мы продолжали разговор, к нам подошёл генерал Здравко Толимир. На шее у него были чётки. Поздоровались со словами веры в Господа.

Я передала Младичу освящённые чётки из монастыря Острог, что побудило его рассказать мне, как ещё в 1989 г. он посетил монастырь Святого Василия Острожского.

«В то время я был начальником Учебного управления третьего военного округа ЮНА, и мы проводили учения комсостава по приспособлению к местности, в которых участвовало около 150 офицеров со всего округа. Для учений был выбран высокогорный район Черногории близ Никшича. В конце учений я организовал посещение монастыря Острог. Все осмотрели монастырь, а я попросил игумена разрешить мне поклониться мощам Святого Василия (настоятелем тогда был игумен Георгий Миркович, который скончался в 1992 г. и погребён в монастыре Тврдош). Настоятель насторожился, вероятно, сомневаясь, знаю ли я обряд поклонения, поскольку в те годы офицерам ЮНА не разрешалось совершать церковные обряды. Я объяснил ему своё желание, и он провёл меня в келью, где хранились святые мощи. Я снял фуражку, перекрестился и сделал всё, что подобает. Тогда мне выпала великая удача: настоятель открыл ковчег и снял покров с рук Святого… Я увидел ногти на пальцах Святого. Я приложился к мощам Святого Василия, слава ему и Божья милость. Так сбылось моё желание.