Шрифт:
«Вот это и есть армия молодых, армия Младича, это те самые агрессоры», — переводила я гостям разговор. И кто тут кого вел на преступление и против какого народа… Бойцы говорят, что за несколько дней до нашего приезда у них был большой бой с турками, которых погибло много, что наступают они толпой, призывая аллаха, и падают как снопы. Рассказывают, что среди погибших десятка два были другой расы, и их долго никто не хоронил. «Импортные турки», — говорят наши друзья.
Мы потихоньку уходим, чтобы попасть еще в больницу около Таушан и там вобрать в себя ещё больше горя и озлобления, потому что становимся свидетелями безмерных и несправедливых страданий сербского народа.
Впечатления генерала после Дейтонской сдачи Сараево
После поминок во вторую годовщину смерти Анны мы сидим впятером-вшестером за круглым столом в квартире Младича в Белграде.
В бывшей Боснии продолжается несчастье: оставшиеся сербы выселяются из некогда сербских частей Сараево. О трагических судьбах и сценах горя я могу лишь догадываться по отрывочным рассказам, доходящим от оставшихся военных репортеров из Сербии, которые в Сербии больше никто не хочет публиковать в средствах массовой информации. Кое-что просачивается через зарубежное телевидение.
Я рассказываю Младичу о том, что месяц тому назад я должна была ехать в Грбавицу. Я узнала, что Комиссариат по делам беженцев готовит два автобуса для сербов, чтобы вывезти их из Белграда в Сараево до того момента, как вступят в силу дейтонские решения, согласно которым Сараево станет фактически мусульманской территорией. Я хотела поехать с этими сербами и посмотреть, кому оставит их там Сербия. Но мне сообщили, что разыгралась метель, и этой дорогой туда невозможно добраться. С усилением метели возрастало и число сербов, спасающихся от правды Дейтона. Обезумевшие люди жгли свои дома, квартиры и искали временного убежища… Представители международной правды ругали сербов за то, что они бегут от прелестей, которые ожидают их в мультиэтническом Сараево… А сербы тогда решили окончательно продемонстрировать, насколько они верят в это светлое будущее и душегубам-санджаклиям: они начали выкапывать из свежих могил и увозить с собой останки своих сыновей, своих отцов, братьев…
От Младича как бы ускользают эти темы. Он вспоминает давние события, когда путешествовал по свету. Супруга боса говорит, что он всегда об этом рассказывает, когда немного расслабляется и хорошо себя чувствует среди людей. Но на моем рассказе о несостоявшейся поездке он сосредоточивает внимание. Стискивает зубы и с трудом, сквозь сведенные судорогой губы говорит о дне сегодняшнем, дне вчерашнем. Мне запомнилось следующее: «Несколько дней назад веду свой автомобиль, мой шофер отправился навестить родителей, а с недавних пор народ валит из Сараево. Узнаю одну старушку и останавливаюсь. Обнял ее, а у нее глаза полны слез: «А, это ты, сынок». Спрашиваю, как она, но не спрашиваю, куда идет, и так все ясно. «Да вот, сынок, у меня все в порядке, как и должно. Бросили все, что имели, а ты знаешь, что я потеряла. Но на тебя еще надеюсь, — говорит старушка, а сама вся дрожит. И добавляет: — Уношу с собой своего солдата, чтобы его кости не разгребли и не испоганили какие-нибудь разбойники. А ты береги себя, мать только на тебя и надеется». И обняла меня одной рукой, и только тогда я увидел, что в другой руке в нейлоновом пакете мать несет останки своего сына, моего солдата…»
И глаза его полны слез. А у меня они капают сейчас на руки, когда я сижу за старой пишущей машинкой и с трудом сдерживаю рыдания над судьбой сербского народа..
«Секрет счастья в свободе, а секрет свободы в храбрости!»
Говорит генерал Младич.
«Следующую встречу я назначаю в моем родном месте, в селе Божановичи. Под Калиновиком.
Там вам некоторые вещи станут яснее. Там мне не придётся вам объяснять, почему нам даже много читать не нужно. Потому что находимся мы на огромной высоте над уровнем моря, гораздо выше остальных. Больше видим. Ближе к Богу, чем остальные…»
«Я родился в 1942 г., когда Югославия полыхала в огне войны…
Потом жил в югославской федерации, где все жили в мире. В относительном мире.
А знаете почему? Потому что и первая, и вторая Югославии построены на сербских трупах и политы сербской кровью. Но сербский народ при таком количестве жертв и пролитой крови не создал своё государство — Сербию, как, например, Италия, Франция или Англия, Испания, Перу, Швеция…
В Первой мировой войне треть всех погибших при защите югославской территории составляли сербы. Во Второй мировой войне погибло около 1 400 000 сербов.
Мы слишком быстро прощаем! Это недостаток нашей натуры. По исследованиям ЦРУ, во Второй мировой войне немцы убили 78 тысяч сербов, итальянцы — 28 тысяч, а хорваты и мусульмане — 750 тысяч! Усташи превзошли даже нацистов!
После Второй мировой войны югославский режим превратил мусульман в нацию! Тех, которые под властью турок приняли ислам, а до этого были или сербами, или хорватами!
Когда я говорю о сербах, я не делю сербский народ на сербов в Книне, в Белграде или в моём Калиновике. Это всё один народ. Но сербы, живущие в Риме или Фальконе, например, не имеют права на собственное государство на территории Италии. Зато сербы, которые живут на своей вековой территории, должны иметь право на своё национальное государство! Мы единый народ, и хотим только своего. Чужого нам не надо».
«Сербский принцип известен: нельзя ничего завоевать мечом. Сербы не держат ничего чужого. Более того, в Сараево и около него мы не претендуем даже на то, что наше. В Сараево больше всего вложили сербы, потому что этот город построен на сербской земле… А сараевские сербы — мученики двадцатого века. Там сербов на протяжении всей войны истязают в частных тюрьмах, насилуют наших жен, сестёр и матерей. Сербы там или кончают жизнь самоубийством, или выходят оттуда как скелеты, как ходячие мертвецы. Они остались без жилья, без имущества, без всего, что нажито десятилетиями и веками. Всё, что создавали их предки и затем они сами, — уничтожено, отобрано и разграблено».