Его высказывания часто сопровождаются соответствующими поведенческими реакциями. А. В.: «Что ты хочешь?» Ф.: «СКАЗКУ». А. В.: «Какую?» Ф.: «СКАЗКУ КУРОЧКА РЯБУШКА» (или «Кошка Мурочка» или «Муха-муха-цокотуха»). Если хозяйка согласна рассказать сказку, то Франтик прыгает ей на руку, прижимается к губам клювом и может слушать очень долго, попискивая от удовольствия. Если хозяйка замолкает, то он толкает ее в губы или пытается приказывать: «ТЕБЕ ЯСНО?! ХОЧУ СКАЗКУ!». А. В.: «Какую?». Франтик снова называет одну из трех знакомых ему сказок. Если хозяйка и на этот раз отказывается рассказать сказку, то попугайчик отходит, наклоняет голову и, точно копируя обиженный тон, говорит: «СКУЧНО, СТРАШНО СКУЧНО». На вопрос хозяйки «А что ты хочешь?» снова отвечает, что хочет сказку.

Если Франтику что-то нужно, он просит: «СКАЖИ, ПОЖАЛУЙСТА: А ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ?» А. В.: «А что ты хочешь?». Тогда попугайчик высказывает свое желание. Есть вариант этого диалога — Франтик несколько раз повторяет: «А ЧТО, МАЛЕНЬКИЙ, ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ?», пока не добивается того, чтобы Анна Васильевна повторила за ним этот вопрос. И тогда, в ответ, он высказывает свое желание.

Были случаи, когда попугай вставлял в диалоги совершенно неожиданные фразы. Например, увидев что Анна Васильевна выходит из комнаты, Франтик спросил: «ПОШЛА?» А. В.: «Пошла». Ф.: «НУ И КАТИСЬ». Анна Васильевна не помнит, чтобы она употребляла когда-либо в разговоре с птицей слово «катись», и предполагает, что попугайчик подхватил его из сказки «Колобок». Или еще один пример: Ф.: «МАМОЧКА, СВАРИ КАШКУ!» А. В.: «Сейчас сварю». Ф.: «А БОШКЕ МЯСО!» А. В.: «Какие вы умные! Я тоже кушать хочу!» Ф. (изображает звук, который получается, когда с проса сдувают шелуху): «КУШАЙ ПРОСО».

Собачонку Бошку хозяйка называет баламутом, а Франтика — потеряшкой (от «потерял перышко»). Франтик комбинирует и произносит: «БАЛА-БОШКА-МУТ, БАЛА-БОШКАМУТИК, БРАТИК ХОРОШЕНЬКИЙ, МАЛЬЧИК-ПОТЕРЯШКА ТАКОЙ».

Вечером, когда попугайчик хочет спать, он говорит: «Я ХОЧУ СПАТЬ! ПОЙДЕМ С ТОБОЙ СПАТЬ». И только после этого входит в клетку. Клетку Анна Васильевна ставит в темную комнату до утра. Но однажды ей пришлось уже поздно вечером включить в этой комнате свет. Тут же раздался голос Франтика: «Я СПАТЬ ХОЧУ!». Утром, когда клетку вносят в светлую комнату, Франтик кричит: «ЛЕТАТЬ, ЛЕТАТЬ ХОЧУ!». И еще один пример ситуативного употребления словесных выражений. Ф.: «МАМ, СЛЫШИШЬ?» А. В.: «Что такое?» Ф.: «Я СЕЙЧАС ПРИДУ!» А. В.: «Иди, я жду». И действительно, Франтик прилетает.

Однажды, когда у Анны Васильевны были гости, одна из женщин стала что-то громко рассказывать, жестикулируя. Франтик не любил повышенного тона и попытался спрятаться от шума в клетку, но и там все было слышно, тогда он сказал: «КРИЧИШЬ, КРИЧИШЬ И КРИЧИШЬ!». Все засмеялись. Через некоторое время, забыв про замечание, женщина снова повысила голос. «ОПЯТЬ КРИЧИШЬ?!» — спросил Франтик.

Как-то он настойчиво просил у хозяйки дать ему картошечки, но она не вняла его просьбам. И когда он в очередной раз сказал «Я ХОЧУ КАРТОШЕЧКУ», хозяйка взорвалась: «Да далась тебе эта картошечка!» — «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, А ТЫ КРИЧИШЬ!» — ответил Франтик.

Общий словарный запас Франтика предположительно составлял около 700 слов. В семилетнем возрасте попугайчик еще продолжал усваивать новые слова (СИЛАЕВА И ДР. 2005). Столь обширная выдержка из книги «Говорящие птицы и говорящие звери» приведена нами потому, что надежных (как в этом случае) данных о ведении подобных диалогов имеется не так много. Вопрос о том, насколько осмысленно попугаи используют выученные слова и понимают ли, что они «говорят», в подавляющем большинстве случаев остается открытым и останется таким до тех пор, пока не подвергнется строгой экспериментальной проверке с надлежащими надежными контролями. Первым этапом такой проверки можно считать работу Айрин Пепперберг.

«ПОКА. Я ПОШЕЛ УЖИНАТЬ. УВИДИМСЯ ЗАВТРА» — подобные фразы американская исследовательница Айрин Пепперберг слышит каждый вечер, уходя из своей лаборатории. Эти слова произносит не студент или аспирант, а объект ее исследований — серый попугай Алекс (Psittacus erithacus).

Несмотря на важность получения сравнительной характеристики когнитивных способностей этих долгоживущих, высокосоциальных и высокоорганизованных птиц, обладающих крупным и тонкодифференцированным мозгом, экспериментальных исследований их поведения долгое время практически не проводилось. Единственное исключение составляют многолетние фундаментальные работы Айрин Пепперберг (PEPPERBERG 1981, 1987a, b; 1991, 1999/2002, 2002). Они были начаты под впечатлением от исследований Гарднеров. Пепперберг разработала оригинальный метод обучения попугаев словам английского языка. В настоящее время этой проблемой занимается также д-р М. Ванчатова — руководитель лаборатории межвидовой коммуникации факультета гуманитарных исследований Карлова университета (Прага). В лаборатории имеется большая группа жако, часть которых уже несколько лет учится говорить по методике А. Пепперберг (и при ее непосредственных консультациях).

К середине 1970-х годов, когда А. Пепперберг начинала свои исследования, уже сформировалось представление о том, что межвидовая коммуникация в принципе возможна, но лишь с нашими ближайшими соседями по филогенетическому древу, такими как шимпанзе, или с животными, обладающими таким же большим мозгом, как дельфины (HERMAN 1986; HERMAN ET AL.2001). Идея А. Пепперберг использовать в подобных исследованиях попугая была встречена резким неприятием коллег, и с годами оно не уменьшилось. Негативная реакция была связана с представлением, почерпнутым из работ того времени, что птицы (обычно голуби — стандартные лабораторные животные), значительно отстают от млекопитающих — хуже формируют установку на обучение (HARLOW 1958), хуже решают задачу на экстраполяцию направления движения (КРУШИНСКИЙ 1986) и ряд других поведенческих тестов. Немногочисленные данные другого плана, например, работы О. Кёлера (KOEHLER 1956) о способности попугаев и врановых формировать довербальные понятия, а также данные Л. В. Крушинского (1986) об успешном решении воронами некоторых элементарных логических задач, во внимание не принимались. Нужно добавить к тому же, что у птиц полностью отсутствует новая кора, с которой обычно связывают высшие психические функции. Вместо этого преимущественное развитие у них получили особые отделы стриатума — гипер- и неостриатум, которые отсутствуют в мозге млекопитающих (Portman 1946, 1947; Portman, Stingelin 1961), и это обстоятельство также побуждало рассматривать птиц как существ «второго сорта». И наконец, к тому времени было предпринято несколько неудачных попыток обучать индийских скворцов-майн и попугаев разных видов коммуникации с человеком (MOWRER 1958; Ginsburg 1963; Gramza 1970; Grosslight, Zaynor 1967, цит. по Pepperberg 1999/2002). Из этих работ был сделан вывод, что максимум, на что способны птицы, это бессмысленно подражать человеческой речи.