ДОНЪ ЖУАНЪ. Признайтесь, что я разсказалъ вамъ вашу жизнь, какъ по-писанному.

ГАБРІЭЛЛА. Вы знаете моего мужа?

ДОНЪ ЖУАНЪ. Какъ я могу знать его, когда мн неизвстно даже ваше имя?

ГАБРІЭЛЛА. Откуда же въ такомъ слуача…

ДОНЪ ЖУАНЪ. Опытность, синьора. Что онъ ревнивъ, мн подсказали эти ставни и болты, это вооруженіе дома, точно крпости, — въ мирное время, на самой веселой и людной улиц. Что вы его не любите, доказываетъ мн то обстоятельство, что, несмотря на болты и ставни, вы одна на улиц, безъ провожатаго и служанки, и не очень сердитесь на болтовню вашего покорнаго слуги. Этотъ кварталъ — простонародный. А въ вашихъ манерахъ есть что-то, говорящее о сред высшей. Хотите, я разскажу вамъ вашу біографію?

ГАБРІЭЛЛА. Попробуйте, всевдущій оракулъ.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Вы — бдная дворянка, обломокъ старинной, но захудалой и разоренной фамиліи. Семья ваша осталась безъ хлба, а вы безъ надежды на достойныхъ васъ жениховъ. Въ это время подвернулся разбогатвшій выскочка-мщанинъ, охочій взять жену съ гербомъ и приличнымъ воспитаніемъ. Вашимъ роднымъ, да и вамъ самой, надоно изо дня въ день сть макароны безъ масла… Остальное я сказалъ ужъ раньше. Если въ чемъ ошибся, исправьте.

ГАБРІЭЛЛА. Послушайте, вы или притворяетесь, что не знаете меня…

ДОНЪ ЖУАНЪ. Или?

ГАБРІЭЛЛА. Или вы — чортъ.

ДОНЪ ЖУАНЪ. А вамъ какъ больше нравится?

ГАБРІЭЛЛА. Ну, а если ваша проницательность обманула васъ и мой мужъ совсмъ не уродъ, а молодой, красивый, храбрый…

ДОНЪ ЖУАНЪ. Это при запертыхъ-то ставняхъ?

ГАБРІЭЛЛА. Если мы любимъ другъ друга?

ДОНЪ ЖУАНЪ. Это скитаясь-то безъ провожатаго по Толедо? Полно вамъ. А впрочемъ, въ такомъ случа, ему же хуже.

ГАБРІЭЛЛА. Почему?

ДОНЪ ЖУАНЪ. Потому что я его убью. У меня ужъ такая система, синьора. Старымъ мужьямъ хорошенькихъ женъ я ставлю рога, а молодыхъ убиваю. Вамъ къ лицу трауръ, синьора… Изабелла, кажется?

ГАБРІЭЛЛА. Меня зовутъ Габріэлла.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Вотъ и прекрасно. Теперь намъ будетъ гораздо удобне разговаривать.

ГАБРІЭЛЛА. Ахъ, я назвала себя…

ДОНЪ ЖУАНЪ. Итакъ, мадонна Габріэлла, мы представлены другъ другу, знаемъ, что мы другъ друга любимъ…

ГАБРІЭЛЛА. Говорите за себя, синьоръ Альнаръ, — я совсмъ этого не знаю.

ДОНЪ ЖУАНЪ….и ничто въ мір не помшаетъ намъ быть счастливыми. Гд я васъ встрчу въ слдующій разъ?

ГАБРІЭЛЛА. Надюсь, что лишь на томъ свт.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Тамъ трудно будетъ найти другъ друга: слишкомъ многолюдное общество. при томъ, мы съ вами люди простые, а сейчасъ у смерти въ мод кардиналы, министры — люди государственные… Богъ съ нмми. Я не лзу въ знать и предпочитаю быть живымъ демократомъ, чмъ аристократическимъ покойникомъ. Не предпочтемъ ли мы тому свту гротъ Позилиппо?

ГАБРІЭЛЛА. Свиданіе? Синьоръ, вы оскорбляете женщину, не подавшую вамъ повода сомнваться въ порядочности.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Нтъ, это вы оскорбляете меня, предполагая, будто я способенъ любить женщину, сомнваясь въ ея порядочности. Я всю жизнь любилъ только порядочныхъ женщинъ, синьора, — и уже тотъ фактъ, что я васъ люблю, есть аттестатъ вашей порядочности. Вы можете получить его сегодня въ грот Позилиппо — часъ назначьте сами.

ГАБРІЭЛЛА. Можно съ ума сойти, слушая этого человка. Довольно, синьоръ, прощайте.

ДОНЪ ЖУАНЪ. А отвтъ?

ГАБРІЭЛЛА. Какой отвтъ? что вы? Пошутили и довольно. Прощайте, веселый синьоръ Альваръ, прощайте! И если вы сдлаете мн честь не узнавать меня при встрчахъ, вы дсставите мн истинное удовольствіе. (Смясь, входитъ въ домъ.)

ДОНЪ ЖУАНЪ (вслдъ ей). О, разумется, синьора, не сомнвайтесь въ моей скромности. Я не изъ тхъ хвастуновъ, что прибиваютъ вывски къ дверямъ своей любви. Мы съ вами будемъ счастливы про себя, молча.

ДОНЪ ЖУАНЪ (одинъ). Хороша, дьявольски хороша, эта Габріэлла. Она похожа на стрлу, только что сорвавшуюся съ тетивы: прямая, гибкая, быстрая, трепещущая и язвительная. Эта мщаночка сильно зацпила мое сердце, и мн не хотлось бы отъ нея отказаться. Что она добродтельна — это вздоръ. Добродтель такъ же плохо защищаетъ женщину отъ любви, какъ гранитъ крпость отъ бомбардировки. Ядра — нипочемъ мягкимъ землянымъ валамъ, но гранитная обшивка летитъ отъ нихъ вдребезги. А вотъ что она и добродтельна, и шутлива — это очень скверно. Нтъ хуже этихъ смлыхъ женщинъ, которыя не боятся рчей любви, которыхъ не удивишь страстнымъ признаніемъ, и, въ то же время, он всегда насторож, не коснулась бы твоя рука ея руки, твое дыханіе не смшалось бы съ ея дыханіемъ.