НИЩІЙ. Во имя Санъ-Дженнаро и всхъ святыхъ Неаполя, синьоръ, пожертвуйте что-нибудь бдному глухонмому.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Чортъ возьми, твое нахальство стоитъ награды. На, лови, о, самый краснорчивый изъ всхъ глухонмыхъ на свт!

НИЩІЙ. Благодарю, синьоръ, храни васъ Мадонна. А, проклятая память! Вчно перепутаю, какое у меня сегодня увчье…

ДОНЪ ЖУАНЪ. А у тебя ихъ много?

НИЩІЙ. Шесть, синьоръ, по числу буднихъ дней недли.

ДОНЪ ЖУАНЪ. А въ воскресенье?

НИЩІЙ. Въ воскресенье я надваю шелковый камзолъ и бархатный плащъ и, какъ вс порядочные люди, гуляю по Толедо.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Сегодня вторникъ.

НИЩІЙ. И слпъ, синьоръ. Слпъ, какъ кротъ, какъ сова при свт солнца. Подайте бдному слпорожденному, не умющему даже отличить мужчины отъ женщины.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Вотъ теб золотой — съ условіемъ, чтобы ты на сегодня исцлился отъ всхъ своихъ недуговъ.

НИЩІЙ. О, синьоръ, если бы доктора лчили такими лкарствами, я былъ бы здорове мраморнаго Геркулеса. Я прозрлъ, синьоръ, и весь къ услугамъ вашей милости.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Ты постоянно нищенствуешь въ этомъ околотк?

НИЩІЙ. Сорокъ лтъ, синьоръ. Кром праздничныхъ дней, вы всегда можете встртить меня на Санта Лючіи. Вс знаютъ горемычнаго Джузеппе, котораго Мадонна караетъ въ понедльникъ параличемъ, во вторникъ слпотою; въ среду я глухъ и нмъ, скньоръ; въ четвергъ одержимъ злйшею падучею; по пятницамъ, синьоръ, я вспоминаю, что, при осад Рима Бурбономъ, мн оторвало руку и ногу, а въ субботу на меня находитъ непостижимое слабоуміе.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Ты знаешь, слдовательно, кто хозяинъ этого дома?

НИЩІЙ. Не совтую вамъ водиться съ этымъ господиномъ, синьоръ.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Я хочу знать.

НИЩІЙ. Желалъ бы услужитъ вамъ чмъ-нибудь боле пріятнымъ, но разъ вы приказываете… это домъ кума Ратацци… ого-го? впрочемъ, по вашему мундиру судя, вы должны знать кума Ратацци; онъ тоже на служб у вице-короля.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Слыхалъ ли ты, что клобукъ не длаетъ человка монахомъ? Не обращай вниманія на мой мундиръ.

НИЩІЙ. Слушаю, синьоръ. Кумъ Ратацци одинъ изъ вице-королевскихъ сбировъ. Но это секретъ, синьоръ. Для всхъ онъ — не сбиръ, но купецъ, торгующій москательнымъ товаромъ. Дрянь человкъ. Съ тхъ поръ, какъ онъ переселился въ этотъ переулокъ, я не видалъ отъ него ни единаго квартино.

ДОНЪ ЖУАНЪ. А, такъ онъ недавно здсь поселился?

НИЩІЙ. Да онъ и въ Неапол-то недавно. Онъ испанецъ, синьоръ. Говорятъ, на родин онъ былъ лакеемъ у какого-то знаменитаго барина, былъ вмст съ нимъ компрометированъ въ политик и бжалъ сюда подъ крылышко вице-короля, который иметъ странную страстишку — собирать къ себ на службу коллекцію всякой дряни.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Ты слишкомъ взыскателенъ. Нельзя же требовать, чтобы въ полиціи служили благородные рыцари, ученые профессора и принцы крови. Въ нкоторыхъ странахъ, говорятъ, и это бываетъ, но до Неаполя, слава Богу, еще не дошло.

НИЩІЙ. Насчетъ политики — это онъ вретъ, синьоръ, — не съ его рожею заниматься политикою: самая пасквильная рожа. Но что онъ былъ лакеемъ, это несомннно: лакейство сквозитъ изъ каждой поры его тла. Я полагаю — вся его испанская политика состояла въ томъ, что онъ стибрилъ малую толику деньжишекъ изъ кассы своего барина. И подумать, что эта образина жената на самой красивой женщин Неаполя.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Итакъ, его жена — эта дама…

НИЩІЙ. Которую вы преслдовали.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Ты видлъ?

НИЩІЙ. Не видлъ, синьоръ: сегодня вторникъ, — я слпъ и не имю права видть, но слухъ и чутье замняетъ мн зрніе. Пошли вамъ, мадонна, успха.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Можешь ли ты снести вотъ эту записку въ Портичи?

НИЩІЙ. Сколько угодно, синьоръ. Если бы въ четвергъ — другое дло: въ четвергъ я буду разбитъ параличемъ.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Тамъ, во дворц Эспартеро, ты спросишь дона Фернандо ди-Кустоцца.

НИЩІЙ. Слушаю, синьоръ.

ДОНЪ ЖУАНЪ. Это я.

НИЩІЙ. Эччеленца!

ДОНЪ ЖУАНЪ. Ты найдешь моего денщика Франца, нмца, передашь ему записку и скажешь на словахъ, чтобы онъ немедленно шелъ сюда и ждалъ меня вонъ на томъ перекрестк. Вотъ еще золотой, — надюсь, онъ придастъ остроту твоему зрнію и возвратитъ быстроту твоимъ параличнымъ ногамъ. (Уходитъ.)