Мы вместе ужинали на «Веранде», когда он приезжал с неофициальным визитом и двумя своими неофициальными женами.

Бегбедер как Бегбедер.

Когда я стану тоскующим черепом, я, наверное, полюблю зиму.

Только когда, скинув, как в дождь босоножки, скорость и выключив музыку, заезжаешь, как будто на цыпочках, в свой двор, и снег хрустит под колесами как хорошо прожаренная сушка, а полярная звезда вздрагивает от неожиданности, когда поднимаешь на нее глаза; а твой дом как волшебный замок, и расположен он, кстати, в самом престижном месте этой сказочной страны; и подъехала ты к нему не на чем-нибудь, а на шикарном (лет двадцать бы назад тоже подумала – сказочном) «БМВ» – думаешь: как же здорово все сложилось!

И гордишься и собой, и вселенной.

Даже подбородок непроизвольно задирается.

Телефон исполнил «Малинки» Жанны Фриске.

– Моя дорогая! – Это Регина. – Я очень коротко, а то мой стал какой-то нервный. Он говорит, что я постоянно разговариваю по телефону, а что я могу сделать, если они звонят круглосуточно!

– И что, он ругается?

Хотелось подольше стоять на улице.

– Ругается! Ужас! В общем, у тебя съемка не в 12, а в 11, они очень просили!

– Но в 11 я не поеду! Это очень рано…

– Дорогая моя, они очень просили, к тому же это самый лучший глянцевый журнал…

– Я постараюсь, но не обещаю…

Я сбила рукой снег с маленькой елочки около моей калитки (на Новый год мы ее украшаем золотыми шарами); открыла почтовый ящик.

– Что у меня за конверт? – произнесла вслух.

– Может, пригласилка куда-нибудь? Все, я побежала…

– Так ведь пригласилки все тебе приходят?

– Ну, да. Тогда не знаю. Все, я тебя целую, меня любимый зовет! – Регина повесила трубку.

Я люблю свой дом.

Ночью. Когда он освещается только уличными фонарями через стеклянные стены.

Фонари покачиваются на ветру, и по дому бродят замысловатые тени.

Письмо – листочек из принтера.

Я не выронила его из рук, как в кино. Мои пальцы впились в бумагу и стали еще белее ее.

Мое сердце ухнуло и забило крыльями, чтобы не упасть вниз.

Я от страха расплакалась.

Телефон Сан Саныча не отвечал.

Я перечитала письмо еще раз, еще десять раз.

Еще десять раз набрала номер Сан Саныча.

Надо успокоиться. Это просто сумасшедший.

Идиот какой-то.

Но он знает мой адрес! Может, даже, он здесь был сам?!

Нет, территория поселка охраняется.

Он послал письмо по почте.

Звоню Чернову.

– Поздно, конечно, я понимаю. Вы не спите?.. Просто я письмо получила, да, с угрозами, а Сан Саныч не отвечает… нет, я в порядке, нет, нет, не надо приходить,., спасибо.

Машина с двумя омоновцами будет стоять всю ночь перед моим домом. Перезвонил Сан Саныч.

– Завтра с утра, с письмом, ко мне.

– Я не могу с утра, у меня съемка…

– Ничего, после съемки. И в 8 начинаем устанавливать систему наблюдения в твоем доме. И по периметру. Сама уж придумывай, что скажешь маме…

– Ладно. Спасибо.

– И не бойся. Какой-нибудь шизик. Обычно у них до дела не доходит, а охрана – так, на всякий случай, и чтобы тебе спокойно было.

– Да? Думаешь, не опасно?

– Нет, говорю тебе. Псих с поздним осеннее-зимним обострением.

– Ладно.

Как легко веришь в то, что тебя устраивает. Я довольно неплохо спала.

Даже не опоздала на съемку. Видимо, потому, что все-таки знала, что мне нужно к Сан Санычу.

Регина не вызвала мою визажистку Наташу.

Этот понятия не имел, что такое макияж.

Я ненавижу платья в горошек. У них было два на выбор: черное в белый и красное в зеленый.

Туфли были 40 размера. У меня 37.

Парикмахер, или, как они говорят, стилист, все время разговаривал по телефону. Про свою собачку. Лолу.

– Я вам не мешаю, – поинтересовалась я без тени улыбки.

– Вам надо вот так лечь, – сказал фотограф через переводчика.

– Что? Лечь? – возмутилась я.

Меня зачем-то уложили на пол. Очень неудобно.

– Я не буду лежа! – заявила я.

– Это будет очень красиво, – перевел переводчик.

Меня предупредила Регина, что этот фотограф – европейская звезда. Но они там тоже, наверное, все подряд себя звездами считают.