Предлог, выбранный министром для неразрешения журнала, был, конечно, шит белыми нитками; действительной причиной была, разумеется, «неблагонадежность» всех учредителей журнала, включая в их число и Салтыкова. Неизвестно, не оказало ли влияния на отрицательный ответ министерства и то обстоятельство, что по странному случаю как раз в это время, в марте и апреле 1862 года, в Петербурге были выпущены две печатные противоправительственные прокламации от имени тайного общества «Русская Правда» [178] . Петербургские прокламации «Русской Правды» не имели, конечно, никакой связи с «Русской Правдой» Салтыкова, но в правительственных кругах одно это совпадение заглавий могло оставить весьма неблагоприятное для Салтыкова впечатление.

Если эта причина и могла быть одной из существующих, то во всяком случае не главной: главной была несомненно «неблагонадежность» всех учредителей журнала. Так или иначе, но журнал не был разрешен — и надо думать, что к счастью для Салтыкова. Не успел министр наложить запрет на ходатайство о разрешении этого журнала, как в Петербурге начались знаменитые майские пожары 1862 года, послужившие поводом резкой правительственной реакции, которая в первую же очередь отразилась на журналистике. После выхода майской книжки 1862 года «Современник» был приостановлен на восемь месяцев; 7 июля был арестован и заключен в Петропавловскую крепость Чернышевский — один из предполагавшихся Салтыковым сотрудников «Русской Правды». Начинать при таких условиях новый журнал было бы делом безнадежным, если бы даже он и был разрешен. Не делая поэтому новых попыток создать новый журнал, Салтыков вошел в редакцию «Современника» и стал одним из деятельнейших его сотрудников, лишь только закончился восьмимесячный срок кары, наложенной на этот журнал июньским постановлением правительства. Одним из редакторов и деятельнейших сотрудников «Современника» Салтыков оставался в течение целых двух лет (1863–1864 гг.); как нельзя более характерна эта близость его к опальному журналу, показывающая, что к проблематическому «либерализму» Салтыкова в предполагавшейся «Русской Правде» нужно относиться с большой осторожностью.

Впрочем, обо всем этом речь еще впереди; здесь же закончу рассказ о попытке Салтыкова создать собственный журнал его же собственными словами. Во второй половине 1862 года он написал записку под заглавием «Замечания на проект устава о книгопечатании», сохранившуюся в его бумагах и впоследствии подробно изложенную в «Материалах» К. Арсеньева. Проект устава о книгопечатании составила в это время особая комиссия при министерстве народного просвещения; пересмотренный впоследствии другой комиссией министерства внутренних дел, проект этот послужил основанием известного закона о печати от 6 апреля 1865 года. В своих интереснейших замечаниях на первоначальный план проекта Салтыков отстаивает свободу печати, возражая против зависимости ее от администрации. Между прочим возражает он и против той статьи проекта, согласно которой от администрации зависит разрешение или неразрешение новых периодических изданий. Он указывает, что отказы в разрешении часто будут неосновательны, а между тем каждый такой отказ равносилен сопричислению просителя к разряду людей неблагонамеренных. В виде примера Салтыков приводит свою собственную попытку издавать журнал; этими его словами мы и закончим наше знакомство с историей неосуществившейся «Русской Правды».

«Пишущий эти строки, — говорит Салтыков — на себе испытал неудобство такого порядка вещей. В апреле настоящего года он просил, через Московский цензурный комитет, разрешения на издание в Москве двухнедельного журнала, но г. министр народного просвещения не счел нужным дать просимое разрешение на том основании, что так как рассматриваются новые законоположения о книгопечатании, то и принЯ-то за правило до окончания этого дела не разрешать новых журналов. Законоположения эти до сих пор не рассмотрены, а между тем с тех пор разрешено не малотаки новых журналов. Что означает этот факт? Не то ли, что простонапросто хотели отказать в издании журнала именно Салтыкову; но почему же Салтыкову, который четырнадцать лет служил по министерству внутренних дет, и из них четыре года был вице-губернатором? Салтыков мог, на общем законном основании, принести жалобу Сенату; почему же он не воспользовался этим правом? А потому просто, что в то время, когда вышел отказ, он думал, что и в самом деле существует какоето правило о временном неразрешении журналов; когда же он впоследствии убедился, что такого правила нет, или что оно нарушается, то срок на подачу жалобы прошел».

Каково же должно было быть направление журнала «Русская Правда»? Смешно говорить о направлении несостоявшегося журнала, но представляет значительный интерес для характеристики взглядов Салтыкова того времени — выяснение тех основных положений и взглядов, с которыми собирался выступить он в качестве редактора журнала. Здесь предстоит поставить и решить, в сущности говоря, только один основной вопрос: действительно ли журнал «Русская Правдам, часть редакции которого принадлежала к „тверским либералам“, судя по программе своей собирался быть органом земского либерализма? А если это так, то насколько сам Салтыков, всегда боровшийся с либерализмом, на этот раз выступал в качестве его идеолога?

За решением этого вопроса напрасно было бы обращаться к сохранившимся воспоминаниям самих „тверских либералов“, как например Унковского. К слову сказать, знакомство Салтыкова с Унковским началось еще в лицее (Унковский поступил в лицей, когда Салтыков находился уже в последнем классе) и возобновилось в начале 1857 года в Петербурге, когда оба они, по свидетельству Унковского, „сошлись весьма близко“. Позднее они часто виделись и в Твери, и в Москве, и в Витеневе. Ошибаясь на один год, Унковский вспоминает: „В конце 1862 г. было у нас с ним намерение издавать вместе ежемесячный журнал под названием „Русская Правда“. Мы подавали об этом прошение, но разрешения не получили“ [179] . Вот и все, что сохранилось в памяти Унковского через тридцать лет после описываемого события; по крайней мере в воспоминаниях его нет больше ни слова о журнале „Русская Правда“.

Ответа на поставленные вопросы надо искать в двух сохранившихся программах журнала (краткой и подробной) и в случайно уцелевших письмах Салтыкова об этом журнале к Н. Г. Чернышевскому и Б. И. Утину. Особенный интерес представляют, конечно, обе программы, заслуживающие самого серьезного внимания, — особенно вторая из них. Впрочем и в первой программе, составленной специально для цензуры, есть ряд мест, ясно намечающих то, что более подробно высказано во второй программе, предназначенной для широких кругов читающей публики. Уже в программе, представленной в цензуру, заявлялось, что журнал будет изучать жизненные явлении, „устраняясь, насколько это возможно, от области отвлеченных теорий“, и „будет иметь направление более практическое, нежели теоретическое“. Салтыков заявлял в этой программе, „что существующие теории общественного устройства, выведенные из явлений, чуждых нашей жизни, совершенно неприложимы к разрешению насущных вопросов, возникающих в среде русского народа, которого быт еще не определился окончательно и представляет много новых элементов, непредвиденных господствующими политическими теориями“.

О чем здесь идет речь, о каких „существующих теориях“ и господствующих политических партиях? Эти стрелы могли быть направлены только в два лагеря, каждый из которых имел в то время свои теории общественного устройства: с одной стороны — лагерь катковского „Русского Вестника“, в то время стоявшего еще на позициях либерализма и преклонения перед английскими государственными и общественными формами, а с другой стороны — лагерь социалистического и революционного „Современника“, главным идеологом которого был в то время Чернышевский. Но к последнему совершенно не подходит тот выпад программы „Русской Правды“, острие которого направлено против теорий, выведенных из явлений, чуждых нашей жизни и „совершенно неприемлемых к разрешению насущных вопросов, возникающих в среде русского народа“: теория и практика Чернышевского, его борьба с либерализмом за общину — выводились как раз из явлений русской народной жизни, под которые подводился глубокий теоретический фундамент научного социализма. Салтыков не стал бы приглашать Чернышевского к участию в „Русской Правде“, если бы направлял свои стрелы против существующих теорий общественного устройства» на теоретические и практические твердыни, с таким блеском защищавшихся Чернышевским. С последним Салтыков расходился лишь в частностях и, как увидим, достаточно ясно выразил это расхождение во второй, более подробной программе своего предполагавшегося журнала.