Твен Марк
Шрифт:
Завтра. Вотъ оно наступило это завтра, а съ нимъ пришелъ и конецъ. Я проснулся около полуночи и увидлъ, что наша старая вдьма длаетъ въ воздух какіе-то странные знаки надъ головою и лицомъ Патрона, меня удивило, что бы это такое означало. Вс, за исключеніемъ часового при динамо, были погружены въ глубокій сонъ; не слышно было ни звука. Женщина кончила свое таинственное сумасбродство и на цыпочкахъ направилась къ двери. Я позвалъ ее:
— Остановитесь! Что вы тутъ такое длали?
Она остановилась и сказала тономъ самаго злораднаго удовлетворенія:
— Вы были побдителями, теперь вы побжденные! Т погибли и вы погибнете. Вы вс должны здсь умереть, кром него. Онъ теперь спитъ и долженъ проспать тринадцать столтій. Я Мерлэнъ!
Затмъ у него сдлался такой припадокъ смха, точно онъ былъ пьяный; тутъ онъ коснулся одной изъ нашихъ проволокъ и его ротъ такъ и остался раскрытымъ; повидимому, онъ все еще смется. Я полагаю, что на его лиц сохранится этотъ окаменлый смхъ, пока его тло не превратится въ прахъ.
Патронъ не шевелится, спитъ, какъ камень. Если онъ не проснется сегодня, то уже будетъ ясно, какого рода этотъ сонъ; мы перенесемъ его тло въ самый отдаленный уголокъ погреба, гд никто его не найдетъ, чтобы надъ нимъ глумиться. Что же касается до насъ, остальныхъ, то если кому-либо удастся уйти изъ этого мста, тотъ долженъ записать этотъ фактъ въ рукописи и непремнно скрыть ее вмст съ Патрономъ, нашимъ добрымъ и дорогимъ начальникомъ, такъ какъ это его собственность, какъ живого, такъ и мертваго.
Эпилогъ. P. S. М. T.
Стало уже разсвтать, когда я отложилъ рукопись въ сторону. Дождь пересталъ, но было какъ-то сро и скучно, хотя разгулявшаяся было наканун буря уже угомонилась. Я отправился въ комнату чужестранца; дверь была полуотворена. Мн показалось, что слышенъ его голосъ и я постучался. Отвта никакого не было, но я ясно слышалъ его голосъ. Тогда я вошелъ. Чужестранецъ, лежа на спин, что-то говорилъ, жестикулируя руками, но говорилъ несвязно, какъ обыкновенно говорятъ больные въ бреду. Я осторожно дотронулся до него и склонился надъ нимъ. Его бормотанье и восклицанія все еще продолжались. Я сказалъ какое-то пустое слово, чтобы только привлечь на себя его вниманіе. Но тутъ его стеклянный глаза и сроватаго цвта лицо озарились удовольствіемъ, благодарностью, счастьемъ и онъ заговорилъ:
— О, Сэнди, вы пришли, наконецъ, какъ я грустилъ о васъ! Сядьте около меня… Не оставляйте меня, никогда, Сэнди, не оставляйте меня. Гд ваша рука?.. Дайте мн ее, милая, дайте мн подержать ее… вотъ такъ… теперь хорошо… все хорошо… все спокойно, я опять счастливъ… мы опять счастливы, не такъ-ли, Сенди? Вы такъ прозрачны, такъ легки, вы не боле, какъ туманъ, какъ облако, но вы здсь и такое блаженство мн вполн достаточно; у меня ваша рука, не отнимайте ее; я подержу ее только одну минуточку, очень недолго, очень недолго, я не стану требовать, чтобы это было долго… А гд же это дитя? Гелло-Централь?.. Она не отвчаетъ. Она спитъ, врно? Принесите ее ко мн, когда она проснется. Дайте мн прикоснуться къ ея ручкамъ, ея личику, ея волосамъ и попрощаться съ нею… Сэнди!.. Да, вы здсь… Я забылся на минуту и думалъ, что вы ушли… Долго-ли я былъ боленъ? Это показалось мн за цлые мсяцы. И такія сновиднія. О, что это за ужасныя сновиднія, Сэнди! Эти сновиднія были такъ же дйствительны, какъ сама дйствительность… Это былъ бредъ, но такъ все представлялось живо! Подумайте, мн казалось, что король умеръ, а вы живете въ Галліи и не можете вернуться домой. Мн казалось, что тутъ была революція; въ фантастическомъ безуміи я полагалъ, что Кларенсъ и я съ горстью юношей сражались и истребили все англійское рыцарство! Но въ сущности это не казалось вовсе и страннымъ. Мн казалось, что я былъ созданьемъ изъ другихъ отдаленныхъ, еще не наступившихъ вковъ и все это было такъ же натурально, какъ и все остальное! Мн казалось, точно я перелетлъ изъ того вка обратно въ нашъ и затмъ обратно въ тотъ и остался тамъ чуждымъ и потеряннымъ въ этой странной Англіи; между мною и вами развернулась пропасть въ тринадцать столтій! Между мною, и моимъ домомъ и моими друзьями! Между мною и всмъ тмъ, что мн дорого и для чего стоило жить! Это было ужасно… ужасне, чмъ вы можете это себ представить, Сэнди. Ахъ, останьтесь со мною, Сэнди… Будьте около меня каждую минуту… не допускайте меня сходить съ ума; смерть это ничего… пусть она приходить, но только но съ этими ужасными сновидніями, они такъ терзали меня, эти ужасныя сновиднія… Я не могу боле этого вынести… Сэнди?..
Нсколько времени онъ лежалъ молча, болтая какія-то несвязныя слова. Затмъ онъ пролежалъ нсколько времени совершенно молча, слабя все боле и боле, при приближеніи смерти. Но вотъ онъ сталъ щипать пальцами одяло и по этому признаку я увидлъ, что его конецъ очень близокъ. Но лишь только началось у него предсмертное хрипніе въ груди, какъ онъ слегка приподнялся, казалось, сталъ прислушиваться, и затмъ сказалъ:
— А, труба?.. Это король! Тутъ подъемный мостъ, тамъ… Укрпить стны! повернуть…
Онъ приготовилъ свой послдній "Эффектъ", но только никогда его не кончилъ.
1889