Мне приятно отметить, что и тетя Элизабет, и тетя Лора адабряют мою дружбу с Илзи. Ужасно редко случается, чтобы они адабряли одно и то же. Я уже привыкаю ссориться с Илзи и не очень огорчаюсь из-за наших размолвок. К тому же я сама могу очень даже неплохо ссориться, когда рассержусь. Мы ссоримся примерно раз в неделю, но сразу миримся. Илзи говорит, что, если бы мы никогда не ссорились, было бы скучно. Я предпочла бы обойтись без ссор, но никогда не знаешь, что может привести Илзи в ярость. Она никогда не бесится дважды из-за одного и того же. Она обзывает меня последними словами. Вчера она обозвала меня вшивой ящерицей и беззубой змеей. Но меня это как-то не особенно обижает, потому что я знаю, что я не вшивая и не беззубая, и она это тоже знает. Я ее никак не обзываю, потому что это было бы проявлением невоспитанности. Но я улыбаюсь, и это злит Илзи гораздо больше, чем если бы я хмурилась и топала ногами, как она, и поэтому я улыбаюсь. Тетя Лора говорит, что я должна следить за тем, чтобы не набраться от Илзи дурных выражений, и что мне следует подавать ей хороший пример, так как за бедной девочкой некому как следует присмотреть. Но я очень жалею, что мне нельзя употреблять некоторые из ее слов, потому что они очень выразительные. Она сама набралась их от своего отца. Мне кажется, мои тети слишком уж привередливы в отношении слов. Однажды вечером, когда у нас пил чай преподобный мистер Дэр, я употребила в разговоре слово бугай.Я сказала, что мы с Илзи боимся ходить мимо старого колодца, через пастбище мистера Джеймса Ли, потому что у него там злой бугай, то есть бык. Когда мистер Дэр ушел, тетя Элизабет дала мне ужасный нагоняй и сказала, чтобы я больше никогда не употребляла это слово.Но сама она сама говорила за чаем о тиграх (в связи с мессеонерами), и я совершенно не понимаю, почему говорить о быках более неприлично, чем о тиграх. Конечно, быки очень свирепые, но ведь тигры ничуть не лучше. Однако тетя Элизабет говорит, что я всегда позорю ее и тетю Лору, когда приходят гости. Когда на прошлой неделе у нас была миссис Локвуд из Шрузбури, они заговорили о миссис Фостер Бек, которая недавно вышла замуж, и я сказала, что доктор Бернли считает ее чертовски хорошенькой. Тетя Элизабет сказала: ЭМИЛИ, ужасным тоном. Она даже побледнела от гнева. Это сказал доктор Бернли, воскликнула я. Я только цетирую. Доктор Бернли действительно сказал это однажды, когда я осталась у Илзи обедать, а в гостях у них был доктор Джеймсон из Шрузбури. В тот же день я видела доктора Бернли в приступе ярости. Он взбесился из-за чего-то, что миссис Симмз сделала в его кабинете. Вид был ужасный. Его большие желтые глаза горели, он носился по комнате, пнул стул, запустил в стену коврик, вышвырнул за окно вазу и говорил ужасные вещи. Я сидела на диване и таращила на него глаза, как заваражонная. Это было очень интересно, и я даже пожалела, когда он остыл, что произошло довольно скоро, поскольку он совсем как Илзи и никогда не злится долго. На Илзи он вообще никогда не злится. Илзи говорит, что хотела бы, чтобы он на нее злился. Это все же лучше, чем когда на тебя совсем не обращают внимания. Бедняжка такая же сирота, как и я. В прошлое воскресенье она пошла в церковь в своем старом линялом голубом платье. На нем прямо спереди была прореха. Тетя Лора плакала, когда вернулась домой из церкви, а затем поговорила об этом с миссис Симмз, так как поговорить с самим доктором Бернли не решилась. Миссис Симмз рассердилась и сказала, что в ее обязанности не входит следить за одеждой Илзи, но что, когда она велела доктору Бернли купить Илзи красивое муслиновое платье с узором из веточек, а Илзи посадила на него яичное пятно, а миссис Симмз отругала ее за то, что она такая небрежная, Илзи разозлилась, побежала в свою комнату и разорвала муслиновое платье на кусочки, и поэтому миссис Симмз не собирается больше забивать себе голову заботами о такой девочке, а надеть Илзи нечего, кроме этого старого голубого, но миссис Симмз не знала, что оно порвано. И тогда я украдкой принесла платье Илзи в Молодой Месяц, и тетя Лора окуратно его починила и закрыла прореху карманом. Илзи сказала, что разорвала свое муслиновое платье на кусочки в один из тех дней, когда не верила в Бога, и ей было наплевать, что она делает. Когда однажды ночью Илзи нашла мышку в своей кровати, она просто стряхнула ее с одеяла и прыгнула в постель. Вот это храбрость. У меня никогда не хватило бы мужества на такое. Это неправда, будто доктор Бернли никогда не улыбается. Я вижу его улыбку, хотя не очень часто. Он улыбается только губами, но не глазами, и от этого мне не по себе. Обычно он смеется ужасно езвительно, как дядя Джима-весельчака [24] .

В тот день на обед у доктора был ячменный суп (очень водянистый).

Тетя Лора платит мне пять центов в неделю за мытье посуды. Мне разрешается потратить только один цент, а остальные четыре я должна класть в копилку, которая стоит на каминной полке в гостиной. На крышке копилки сидит медная жаба, и ей можно всовывать в рот по одной монетке. Она их глотает, и они падают в копилку. Я смотрю на это как заваражонная (мне следовало бы употребить другое слово, так как ты говорил, что не следует употреблять одно и то же слово слишком часто, но я не могу придумать другого, которое бы так хорошо описывало мои чувства). Копилка принадлежит тете Лоре, но она сказала, что я могу ею пользоваться. В ответ я ее крепко обняла. Тетю Элизабет я, конечно же, никогда не обнимаю. Она слишком жесткая и костлявая. Она не адабряет того, что тетя Лора платит мне за мытье посуды. Я вся дрожу, как подумаю, что она сказала бы, если бы узнала, что на прошлой неделе кузен Джимми дал мне потихоньку целый доллар.

Лучше бы он не давал мне так много. А то мне тревожно. Это ужасная ответственность. Будет ужасно трудно потратить деньги разумно и вместе с тем так, чтобы тетя Элизабет ничего об этом не узнала. Надеюсь, у меня никогда не будет миллиона долларов. Я уверена, что абладание такой суммой меня совершенно сокрушило бы. Я прячу мой доллар на полке под диваном вместе с моими письмами. Я положила его в старый конверт и написала на нем: Это дал мне кузен Джимми, так что, если я скарапастижно скончаюсь и тетя Элизабет найдет его, она будет знать, что он достался мне честным путем.

Теперь, когда дни становятся холоднее, тетя Элизабет заставляет меня носить нижнюю юбку из толстой фланели. Я ее терпеть не могу. Я в ней такая неповоротливая. Но тетя Элизабет говорит, что я должна носить ее, потому что ты умер от чахотки. Хорошо бы, одежда могла быть и красивой, и теплой. Я читала сегодня историю про Красную Шапочку. Мне кажется, что самый интересный в ней волк. А Красная Шапочка была глупой малышкой, которую оказалось очень легко обмануть.

Вчера я написала два стихотворения. Одно короткое, под названием Строки, обращенные к голубоглазке [25] , сорванной в старом саду.Вот оно:

Пускай пестрит цветами сад, Мой вечно будет славить стих Задумчивый и скромный взгляд Цветов небесно-голубых.

Другое стихотворение длинное, и я записала его на почтовом извещении. Оно называется Монарх Леса.Монарх — это большая береза в роще Надменного Джона. Я до боли люблю эту рощу. Ты понимаешь, что это за боль. Илзи роща тоже нравится, и мы играем там почти все время, которое проводим не в Пижмовом Холме. У нас там три дорожки. Мы называем их Сегодняшней, Вчерашней и Завтрашней Дорогами. Сегодняшняя Дорога идет вдоль ручья, и мы назвали ее так, потому что она так прелестна сейчас. Вчерашняя Дорога идет среди пеньков там, где Надменный Джон срубил деревья, и мы назвали ее Вчерашней, потому что она была прелестна раньше. Завтрашняя Дорога всего лишь узенькая тропинка на расчищенном участке, и мы назвали ее так потому, что она будет прелестна, когда вдоль нее снова вырастут клены. Но, папа, дорогой, я не забыла любимых старых деревьев, которые росли возле нашего дома в Мейвуде. Я всегда вспоминаю о них, когда лягу в постель. Но здесь я тоже счастлива. Это нехорошо быть счастливой, как ты думаешь, папа. Тетя Элизабет говорит, что я очень быстро приодалела тоску по дому, но в диствительности я часто тоскую по нему в глубине души.

Я познакомилась с Надменным Джоном. Они с Илзи большие друзья, и она часто ходит к нему смотреть, как он работает в своей плотницкой мастерской. Он говорит, что за свою жизнь сделал достаточно лестниц, чтобы добраться на небеса без священника, но это просто у него такие шутки. На самом деле он очень набожный католик и каждое воскресенье посещает церковь в Уайт-Кросс. Я хожу к нему вместе с Илзи, хотя, возможно, мне не следовало бы, раз он враг моей семьи. У него величественная асанка и утонченные манеры, и он очень вежлив со мной, но нравится мне не всегда. Если я задаю ему серьезный вопрос, он всегда подмигивает Илзи поверх моей головы, когда отвечает. Это аскарбительно. Конечно, я никогда не задаю никаких вопросов про рилигию, но Илзи задает. Ей Надменный Джон нравится, но она говорит, что, будь его воля, он сжег бы нас всех на костре. Однажды она прямо спросила его, поступил бы он так или нет, а он подмигнул мне и сказал: О, мы не стали бы сжигать таких хорошеньких маленьких протестанток, как вы. Мы сожгли бы только старых и некрасивых. Это был очень несерьезный ответ. Жена Надменного Джона очень славная и совсем не гордая. Лицо у нее похоже на маленькое сморщенное розовое яблочко.

В дождливые дни мы играем в доме Илзи. Там мы можем съезжать по перилам и делать, что хотим. Никого это не волнует, и только когда доктор не в отъезде, нам приходится вести себя тихо, потому что он не выносит никакого шума в доме, кроме того, который производит сам. Крыша у дома плоская, и мы можем вылезать на нее через чердачную дверцу. Очень интересно оказаться так высоко над землей. На днях мы устроили там соревнование: кто кого перекричит. К моему удивлению, я обнаружила, что могу кричать громче, чем Илзи. Никогда не знаешь, на что способна, пока не попробуешь. Но нас слышало слишком много людей, и тетя Элизабет очень рассердилась. Она спросила, что толкнуло меня на такой поступок. Это сложный вопрос, ведь часто я даже не знаю, что заставляет меня поступать так или иначе. Иногда я делаю что-то просто для того, чтобы узнать, что я почувствую, когда буду это делать. А иногда я делаю что-нибудь потому, что хочу, чтобы у меня была потом возможность рассказать кое-что интересное моим внукам. Хотя это неприлично упоминать о том, что будут внуки. Как я теперь знаю, неприлично говорить даже о том, что будут дети. Однажды вечером, когда у нас были гости, тетя Лора спросила меня довольно ласково: О чем ты так напряженно думаешь, Эмили, а я сказала, что выбираю имена для моих будущих детей. Я собираюсь иметь десять детей. А когда гости ушли, тетя Элизабет сказала тете Лоре ледяным тоном: Я думаю, Лора, будет лучше, если впредь ты не станешь спрашивать этого ребенка, о чем он думает. Жаль, если тетя Лора не будет больше ни о чем спрашивать, ведь, когда у меня появляется интересная мысль, мне приятно высказать ее вслух.

На следующей неделе снова начинаются занятия в школе. Илзи попросит мисс Браунелл разрешить мне пересесть к ней. Я собираюсь вести себя так, будто Роды вовсе нет в классе. Тедди тоже идет в школу. Доктор Бернли говорит, что Тедди уже вполне поправился и может учиться, но миссис Кент не очень этим довольна. Тедди говорит, что она всегда неохотно отпускает его в школу, но рада, что он терпеть не может мисс Браунелл. Тетя Лора говорит, что письмо к близкому другу следует кончать словами Твоя, с любовью.