– А куда он делся? – Горбачев поднял рюмку. – Сперли, что ли?

Официант налил в бокал первой леди немного красного вина.

– Там, Михаил Сергеевич, перебои с водой, – пояснила Раиса Максимовна. – Фонтан есть. Нет воды.

– Погоди, это тот фонтан, где Гоголь плакал?

– Ой, там все плакали, Михаил Сергеевич. Иностранцы тоже: «Фонтан любви, фонтан живой, принес я в дар тебе две розы…»

– У них что, у блядей этих, воды на слезы не хватает?! – взорвался Горбачев. – Ты сделай так… – Горбачев внимательно посмотрел на официанта. – Найди начальника моей охраны, пусть Губенко, министр культуры, проверит эти факты и включит воду. Понял? Про огурцы не забудь.

– Вы свободны, – кивнула Раиса Максимовна. Обращаясь к прислуге, она не говорила, а как бы роняла слова.

Официант вышел.

– Давай!

– За тебя, родной. Возьми салат.

Горбачев мгновенно опрокинул рюмку.

– Салат, говоришь…

Раиса Максимовна чуть-чуть пригубила вино:

– Ну, что этот? Наш… «неуклюжий»?

Имя «Ельцин» в их семье не произносилось. Раиса Максимовна нашла другие слова: «неуклюжий лидер».

Горбачев запихивал в себя салат. Он всегда ел неряшливо, крошки летели во все стороны, а куски капусты, которую он не успевал проглотить, падали обратно в тарелку.

– Шапошников, стервец, подвел. Предал Шапошников.

– И он тоже?..

– Ну… вот!

– Ты посмотри, а? Все предают! Черняев книгу написал про Форос, «Известия» опубликовали. Пишет, что я Болдину доверяла самое интимное…

– Что доверяла?

– Не знаю, что… Яковлев Александр… интервью за интервью дает, одно хуже другого, Шеварднадзе…

– Эдик – да, окончательно раскрылся, – Горбачев махнул рукой. – Болен самолюбием, сам рвется в Президенты, в Кремль, это Сталин, просто маленький Сталин, хотя, если я рядом, рта не открывает, боится. Яковлев тщеславен, как баба, открыто предать не может… и не знает, как к Ельцину сбежать. Я, короче, неплохую комбинацию разработал, но Шапошников, вижу, не готов. Тогда мы с Вадимом Бакатиным быстро отыграли назад, но пришлось, я скажу, с царьком нашим… с Горохом… встретиться. Поговорили крупно. Но ничего, ты знаешь, нормальный был разговор. Я не ожидал. Твое здоровье, – Горбачев налил себе рюмку. – Как, скажи, твое здоровье?

– Скажу, скажу, ты не спеши; интрига, значит, не получилась?

Она вдруг взглянула на Горбачева так, будто сейчас, в эту минуту, решалась ее судьба.

Горбачев отставил салат:

– Нет интриги, нет. Я – только прощупывал. Короче говоря, мы сейчас продолжаем то, чего уже много наделали. А вообще Ельцин изнурен, причем стратегически изнурен, от него все чего-то ждут, а что делать, а что делать, он не знает, поэтому и пьет, собака, по-черному. А они, бурбулисы его, тоже не знают, дергаются, подбрасывают ему подозрения или чушь откровенную – они ж идиоты, опыта нет!

– Ты что-то задумал, Миша?

– Естественно, – Горбачев ел жадно, по-ребячьему и говорил с набитым ртом, – Союзный договор, конфедерация республик в любом количестве: пять, десять, пятнадцать… – кто подпишет… тот и подпишет, какая мне разница, я ж все равно у них Президент. И не ждать Россию! Потом присоединится! Главное, чтоб больше двух, остальные республики – подтянем. Если больше двух, я – Президент. Договор не пойдет под откос, вот увидишь! Нурсултан подпишет, Каримов, киргизы и туркмены подпишут (они у нас что угодно подпишут), Тер-Петросян подпишет, они ж христиане, вокруг мусульманский мир, зачем им изоляция? Гамсахурдиа – заставим, Вадим говорит, он там предал кого-то и с тех пор связан с органами, – то есть проблема, по большому счету, только в России.

– А Украина?

– Погоди, погоди с Украиной, – Горбачев взялся за свежие огурцы, – в мире как? Есть федерации, которые на самом деле конфедерации. Материала в моем распоряжении было очень много. И Ельцин, я так понял, не отказывается, хотя ваньку – валяет!

На Госсовете Снегур хотел нам впаять: Президента страны не то выбирают, не то назначают парламенты суверенных государств.

Иначе, мол, ничего не получится. Тут я разозлился: быть куклой, свадебным генералом, чтоб каждый ноги вытирал о Президента СССР, – на это идти нельзя! Я сказал о своей приверженности. Для меня возврата быть не может, иначе – политический тупик. Мы сдуру заложили много бомб, если так пойдет, то запутаем быстренько весь процесс; в стране должен быть полномочный и властный глава государства с мандатом от всех народов.

Гляжу на Ельцина: рожу отворотил, но молчит. Уломал все-таки: Президент избирается гражданами всех суверенных государств – членов нового Союза. Как проводить выборы в самих государствах, пусть каждый решает как хочет. Можно через народ, можно через выборщиков… скажем, сто лучших людей… аксакалы или еще кто… выбирают главу своей республики. Ельцин дернулся: это хорошо, говорит, через выборщиков, как в Америке. Представляешь?! Наш самородок… уральский… понятия не имеет, как Америка избирает Президента!

Дальше – пошло-поехало. Ельцин настаивает, чтоб парламент был бы однопалатный. Я круто против. Я ж опять, получается, марионетка!

Хорошо, говорю, от Туркменистана будет пятьдесят депутатов и от России – пятьдесят. «Что?!!» – взревел Ельцин. – «А ты думай, что выносишь, думай!..»

Сдался. Но 29-го все-таки подпишем… Должны подписать! Новый договор – новое государство. Горбачев показал и еще покажет! Он же трус, этот Ельцин, удар не держит. Остается Кравчук. Но тут не сложно. Кравчук деньги любит, не успел в Президенты пролезть – купил дачу в Швейцарии. Трубин, прокурор, идет ко мне: Михаил Сергеевич, что делать-то будем? Звоню Кравчуку: «Эй, нэзалежный, с ума сошел? Может, у тебя там и прописка есть?» Он в слезы: «Михаил Сергеич, то ж не дача, то ж хатынка… нызенька-нызенька…»