Колмогоров Александр Григорьевич
Шрифт:
После переезда в октябре 1913 года в С.-Петербург опыт недавнего начальника дороги и действительного статского советника А. Ф. Колмогорова оказался востребован на должностях в крупных частных компаниях и общественных структурах столицы. Долгие годы он проживал с женой по одному адресу — в доме 32 на Знаменской улице — и на 1915 год являлся: директором и заместителем председателя правления Общества Средне-Кавказской железной дороги; директором правления АО «Северные заводы „Наследников Пастухова“»; членом Совета съезда горнопромышленников Урала [778] .
778
Весь Петроград на 1915 г.; Список инженеров путей сообщения на 1915 г., 1916 г., Петроград.
На 1916 год к перечисленным выше обязанностям добавились членство в комиссии по делам инвалидов для железнодорожных служащих и рабочих Дома Императора Александра II, а на 1917 год и избрание кандидатом в директора правления АО «Московско-Виндаво-Рыбинская ж/дорога» [779] .
Преуспел в столичных деловых кругах и Фёдор Филимонович Колмогоров. Перебравшись в 1909 году с Ковенского переулка, 21 в дом № 16 по Солдатскому переулку, 60-летний титулярный советник на 1916 год состоял директором правления Общества Туапсе-Черноморского портландцементного завода!
779
Весь Петроград на 1916 г., на 1917 г.
Осенью 1916 года по просьбе городского головы К. А. Шишкина [780] братья Колмогоровы, вероятно, уступили Тюмени свой большой заречный сад на берегу Туры, устроенный их отцом. Но на третьем году затянувшейся кровавой войны тюменцам было уже не до садово-парковых умилений. Горожан, правда, ещё развлекали бега, сеансы синематографа под звуки скрипки и рояля в Кинотеатре «Палас», Гранд электро-театрах «Гигант» и «Вольдемар», и магазины «М-мъ Даринской» и «Бр. Агафуровых» пока заманивали посетителей «большим выбором осенних шляп новейших фасонов».
780
ГАТО, ф. И-1, оп.1, д. 366, л. 156 (письмо от 17.08 на петербургский адрес А. Ф. Колмогорова).
Однако всё большее недовольство населения вызывал пугающий рост цен. Овёс для лошадей можно было купить только по 1 рубль 85 копеек, муку — 2 рубля 5 копеек, щуку — 22 рубля за пуд, уток по 4 рубля 50 копеек за пару, мёд по рублю за фунт!! Даже стеариновые свечи, дрожжи и мыло обходились теперь, соответственно, в 1 рубль 80 копеек, 1 рубль 20 и 65 копеек за фунт! Постановлением городской думы были введены карточки на сахар (25 копеек за фунт) и норма на крупчатку — по 20 фунтов на человека в месяц. Поэт-сатирик В. В. Князев, внук К. Н. Высоцкого и автор двух поэтических сборников, ёрничал на сей счёт в «Сибирской Торговой Газете» от 20 августа:
…А вот свиней, что кормят рынок, Обыкновенных жирных свинок,— Всё нет как нет! А вот гусей обыкновенных, Для нашей кухни убиенных, — Всё нет как нет! А вот баранов не двуногих, Сенцом откормленных, двурогих, — Всё нет как нет! А вот упитанных овечек, Для наших плит и наших печек, Всё нет как нет!..И зимний сезон в «Городском театре имени А. И. Текутьева» труппа господ Болдырева и Бельского открыла лишь… 18 декабря! А фруктовый сад Колмогоровых, как и вишнёвый сад в пьесе известного классика, не уцелел. В лихолетье революций и Гражданской войны он промёрз и разделил участь канувшего в Лету самого уважаемого сибирского сословия.
«Период Адамович» в жизни Гумилёва
С конца декабря 1913 года начинающий поэт Георгий Иванов, расставшись к тому времени с Осипом Мандельштамом, стал появляться в ночном литературно-артистическом кафе «Бродячая собака» на Михайловской площади Петербурга с новым другом — Георгием Адамовичем. Познакомились они на лекции Корнея Чуковского о футуризме в Тенишевском училище 13 октября. Несостоявшийся юнкер, член «Цеха Поэтов», и студент Петербургского университета быстро почувствовали больше, чем просто товарищеское влечение друг к другу, получив шутливое прозвище «два Жоржика».
Запомнил Георгия Адамовича и Николай Гумилёв, приглашенный однажды с Анной Ахматовой весной 1910 года на гимназический спектакль-мистерию по пьесе «Король прекрасен». Несмотря на провал представления, осмеянного и освистанного собравшейся публикой, автор поэтических сборников «Путь конквистадоров», «Романтические стихи» и «Жемчуга» счёл необходимым морально поддержать 18-летнего «драматурга и режиссёра» и, отыскав того за кулисами, протянул руку со словами: «Я не знаю, отчего они смеются…» [781]
781
Журнал «Дружба народов», № 10, стр. 184–187, М., 1995 г.
Позже, встретившись с ним в знаменитом университетском коридоре, Николай Степанович таким запечатлел образ новоявленного студента: «…Небольшого роста, с большими красивыми глазами он выделялся среди толпы студентов своей изящностью и скорее походил на произведение искусства, чем на вихрастых юнцов…» [782] Будущий теоретик акмеизма ещё не предполагал в нём своего ученика, заявившего о себе строками:
Не знал и не верил в Бога. Так, видно, мне суждено, Но ветер принёс тревогу В высокое моё окно…782
И. В. Одоевцева. На берегах Невы, стр. 212. М., 1988 г.