Увлечение ритмической гимнастикой, позволявшей нащупать новые пути развития классического танца, было сродни новейшим веяниям в музыке, живописи, поэзии, интуитивно предчувствовавшим скорое крушение старого и рождение нового мира.

К концу 1912 года у Т. Адамович — своя гимнастическая группа (одна из шести в столице) при гимназии, где она преподавала французский язык. А в начале февраля 1913 года в Петербург приехал сам Ж. Далькроз с шестью учениками. К его прибытию курсы ритмической гимнастики — мужские, женские и даже детские — уже были открыты в Смольном и ещё в шести заведениях города, помимо частных групп. Преподаватель новой системы появился и в Дягилевском балете.

В октябре — декабре 1912 года публичные демонстрации метода прошли в большом зале Реформатского училища, в помещении «Польский Сокол» при непосредственном участии выпускников института в Геллерау С. Высоцкого, князя С. Волконского, Питоева и других энтузиастов. Численность далькрозистов Петербурга составила 515 человек при 91 уроке в неделю!

Триумфальное представление профессионалов при участии самого Маэстро состоялось 3 февраля в Театре Музыкальной Драмы. На следующий день своё мастерство перед Учителем среди других демонстрировала и Татьяна, импровизируя под музыку танцевальные па до полного самозабвения.

Успех и откровенное поощрение со стороны Мастера, но, главное, проявившиеся в ней способности учить и увлекать за собой других, выстраивать собственные музыкальные композиции, определили её ближайшие цели — получение профессионального сценического и искусствоведческого образования. Она проходит летний курс в Геллерау для учеников русских отделений, а вернувшись в Петербург и не прекращая занятий в частной группе, поступает в только что открывшийся на Исаакиевской площади Институт Истории Искусств графа В. П. Зубова, выбрав классическую тему диплома «Балет XVI века. Французская и итальянская школы».

Именно в этот период и произошло знакомство созревшей для женских соблазнов учительницы-балерины с давно открывшим свой донжуанский список и полностью разочаровавшемся в жене Николаем Гумилёвым. Их откровенный роман остался в памяти и воспоминаниях многих друзей и общих знакомых.

По свидетельству Анны Ахматовой, находившей Таню если не красивой внешне, то, во всяком случае, интересной, Гумилёвы, «в парадных случаях, когда было много гостей», принимали её у себя в доме. В свою очередь, и сами бывали на журфиксах в квартире Адамовичей [785] . Николай Степанович появлялся там, конечно, гораздо чаще. «Очаровательная… Книги она не читает, но бежит, бежит убрать в свой шкаф. Инстинкт зверька…»

Несмотря на небольшой рост: она едва доходила Анне Андреевне до плеча, соперниц периодически видели под руку на поэтических вечерах столицы. Уступая другой собственного мужа, поэтесса Ахматова казалась даже великодушной:

Из воспоминаний гимназической ученицы Тани Адамович Нины Берберовой, относящихся к 1914 году:

…После уроков Наташа Шкловская и я оставались в учительской. На столе горела зелёная лампа. На жёстком диване сидели мы обе, а Татьяна Викторовна ходила из угла в угол, заложив руки за спину, и говорила с нами об акмеизме, о французской поэзии, о концертах Кусевицкого, о художниках «Мира искусства», о Мейерхольде, Мандельштаме, Кузмине и Царском Селе, о С. Волконском и школе Далькроза.

Мы ритмично поворачивали за ней головы — вправо и влево. Я, как бедный Лазарь, ловила крохи с того стола, за которым пировали все эти небожители. Каждое слово ложилось в памяти и вечером в кровати, завернувшись с головой в одеяло, я повторяла её речи… Конечно, главной темой была Ахматова.

Мы читали Татьяне Викторовне свои стихи, и она говорила о том, что такое поэзия, новая поэзия, о возможностях паузника, иногда брала наши стихи и через неделю возвращала, сообщая, что прочла их Ахматовой. Одно из моих стихотворений она признала хорошим и обещала показать брату Георгию. [787]

Но молодому студенту-поэту было не до юных дарований. Им плелась кружевная интрига: подтолкнуть Николая Гумилёва к решительному шагу в его «официальном» романе с Таней ценой женитьбы милого друга Жоржика на прелестной Габриэль. Одержимый этой идеей, Адамович позволяет себе в адрес самой Анны Андреевны уничижительные строки, которых позже стыдился: