День стоял ясный и ветреный. Вся правая четверть кругозора, ярко освещённого солнцем, была охвачена боем: по небу, быстро распускаясь, неслись дымки разрывов. Как смерчи, ходили взбитые фанатами бурые фонтаны пыли и дыма. Из слившегося в непрестанный гул грома орудий долетало «ура…»

30 сентября.

…Отступали потрясённые впечатлениями боя и измученные бессонными ночами. Колонна двигалась с мучительными остановками, на которых какая-то сила отводила все мысли и заманивала одной, неотразимой и сладкой: опуститься на землю и мгновенно заснуть. Расстроенному мозгу начинает казаться, что всё идёт навстречу и надвигается громадной, давящей массой… Господь не помиловал! Налетели тучи, хлынул осенний ливень, и разразилась неописуемая, бесконечная гроза, точно остановившаяся над нами. Усталость приближалась к отчаянию. И во втором часу ночи люди ложились в грязь один за другим… [574]

1 октября.

…Мы сидели, не показываясь из окопа. Только наблюдатели стояли на флангах, следя за каждым снарядом. Холодно и сыро. Влево от нас и немного впереди отдельной вершиной поднималась Хоутхайская сопка. Клонило ко сну, страшная усталость подавляла впечатлительность. Но звонкий вой своих и японских снарядов непрестанно бередил сознание опасности и безжалостно мучил.

В 2 1/2 часа дня началась ужасная, гремящая, воющая и грохочущая артиллерийская дуэль. Над окопами водворился ад. Одна из шрапнелей разорвалась с таким металлическим звоном, точно в небе повстречались и разбились вдребезги два громадных медных таза, бросив в нас сноп свинцовых пуль. Удар за спиной полыхнул в окоп огнём и гарью. С дымом осыпалось облако выброшенной земли. Нас так тряхнуло и оглушило, что на секунду жизнь была отнята. Сознание вернулось, но только чтобы опять оборваться на втором и третьем таком же ударе…

2 октября.

…К 4-м часам утра разгорелся горячий бой. Было совершенно темно. Японцы стреляли залпами тем огнём, какой можно вести только с последней стрелковой позиции перед ударом в штыки. Наши роты всей первой линии отвечали тем же.

Впереди по всей линии Шахэ всё громче гремело сражение, напоминавшее по громадности пространства и силе огня ляоянские дни… [575]

7 октября Борис Викторович на пределе сил участвовал в бою при занятии деревни Сахэпу. Полное расстройство здоровья (окопная болезнь) вынудили его, пройдя ночью со своим денщиком более 10 вёрст, просить помощи в полевом лазарете на ст. Угольная. И здесь, в Богом забытых сопках, он лицом к лицу встретился с… матерью — сестрой милосердия 26-го подвижного госпиталя.

С 10 октября по 18 ноября капитан Адамович восстанавливал силы в Харбине. На больничной койке его и нашла первая в жизни боевая награда — Орден Св. Станислава 3-ей степени (с мечами и бантом) за отличие в боях с 13 по 25 августа у деревень Цегоу — Юдягоу — Таампин, в Ляоянском сражении, в занятии Сыквантуньской и Нежинской сопок.

По выздоровлении «впредь до вызова на юг» он был прикомандирован к разведывательному отделению Штаба военноокружных управлений Маньчжурских армий, располагавшемуся в здании Управления КВЖД в Харбине.

Из писем Георгия Адамовича брату от 11 и 25 октября 1904 года:

Дорогой, милый Боричка!

Извини, что давно не писал. Олюша напишет на днях. Мы уже больше месяца не получаем от тебя писем и дневников. Зима у нас началась рано: уже выпал первый снег, мороз, но ездят ещё на колёсах. Получили письмо из Петровцы. Собака и кошка живы, и венок на могиле папы, который мы отнесли перед отъездом, сохранился.

Учение моё идёт хорошо. Вова ходит в отпуск исправно, но в 6 утра его надо будить, так как он должен быть в училище к обедне. К лету уже и война, наверное, кончится. Ты вернёшься, и мы все, как Бог даст, поедем в Петровцы. Даже не верится, что это может быть! Очень Тебя любящий Жоржик [576] .

Штабная работа за 490 вёрст от Козловского полка, в котором продолжал воевать лучший друг Константин Цабель, не прельстила Бориса Викторовича. Мы не знаем причин его невозвращения в свою роту после болезни, но в переводе капитана Адамовича поближе к фронту — в штаб 3-ей Маньчжурской армии — свою роль сыграло знакомство его матери (по линии Красного Креста) с командующим — генералом от кавалерии бароном А. В. Каульбарсом. Этот факт косвенно подтверждает телеграмма Надежды Александровны сыну от 22 декабря 1904 года:

А из Петербурга доходили страстные мольбы:

В начале января 1905 года разыскала бывшего командира роты и вторая боевая награда — орден Св. Анны 3-ей степени (с мечами и бантом) за бои в Тахейском сражении: 26 сентября в отряде полковника Соломко, 28-го в отряде генерал-майора Рябинкина, 1 октября в ночном бою на Хоутхайской сопке и 7 октября в занятии деревни Сахэпу.

«Из походного журнала».

19 января 1905 года.

…В штабе тревожное и тяжёлое настроение — вести одна хуже другой. Правый фланг 2-ой армии после боёв с 12 по 16 января при Сандепу отступил. Потери до 12 тысяч. Раненые замерзают и гибнут. Генерал Гриппенберг из-за разлада с Главнокомандующим отказался от командования 2-ой армии и с разрешения императора выезжает в Петербург с докладом…

27 января.