Генерал принял делегацию с большим почетом. Он бесконечно рад, что имеет наконец возможность с глазу на глаз побеседовать с уважаемыми господами и заявить им, что является действительным и искренним другом рабочих. Он связан личной дружбой с целым рядом старых, испытанных вождей французского рабочего движения. Он, конечно, не большевик, но ничего не имеет против того, чтобы рабочие сорганизовались на основе международной солидарности. Он знаком с рабочим движением и знает, что существуют два Интернационала: западный и восточный. По его мнению, западный, так называемый Второй Интернационал, представляет собой значительно большую культурную и экономическую силу, чем так называемый Третий, а потому он — в интересах рабочего класса Прикарпатской Руси — просит уважаемых собеседников, чтобы они возобновили свои международные связи не через Третий, а через Второй Интернационал. Поскольку же это, быть может, сопряжено для них с некоторыми затруднениями, он, генерал Пари, охотно возьмет на себя роль посредника между вождями Второго Интернационала и вождями вновь образованной Независимой социалистической партии Прикарпатской Руси…

После переговоров с генералом Пари Секереш отправился обедать. Пообедав, вернулся домой, переоделся и пошел прогуляться по берегу Унга. Весеннее половодье давно кончилось, вода спала, и с одного берега на другой можно было перейти, перепрыгивая с камня на камень.

Секереш улегся на берегу.

— Еще только половина пятого… Гм…

Со скуки начал бросать в воду камни.

В начале шестого со стороны города показался большой лиловый автомобиль. Недалеко от Секереша машина стала: что-то стряслось с мотором. Пока шофер доискивался причины повреждения, сидевший в автомобиле господин с русой бородой вышел и по-немецки спросил Секереша, как называется река. Секереш представился, и господин тоже назвал себя: доктор Гольд.

Доктор Гольд прибыл накануне в Ужгород по поручению датского Красного креста, а в настоящее время совершал прогулки в автомобиле, знакомясь с окрестностями столицы. Узнав, что Секереш — журналист, он пригласил его составить ему компанию. В обществе интеллигентного джентльмена, хорошо знакомого с местными условиями, прогулка не только поучительнее, но и куда приятнее.

Секереш принял приглашение.

Автомобиль тронулся.

Несколько минут доктор Гольд и Секереш молча сидели друг возле друга.

— Чего ради мы, собственно говоря, разыграли всю эту комедию? — заговорил, наконец, по-венгерски доктор Гольд. — Ни одна живая душа нас не видела.

— Никогда нельзя знать. Здесь столько полицейских — полдюжины на каждого жителя. Но борода у тебя, надо воздать тебе должное, действительно великолепна. Я бы тебя, честное слово, не узнал. Это не значит, конечно, что канцелярия пропаганды не узнает. У чешского льва всегда два хвоста, но у канцелярии пропаганды сотня глаз.

Лиловый автомобиль без малого три часа разъезжал по шоссе.

Секереш и доктор Гольд-Гюлай обсудили партийные дела до мельчайших подробностей.

Гюлай был очень недоволен.

— Много шума, а толку мало — таково было его мнение.

— Не забудь, что мы должны взять установку на краткие сроки. Темп мировой революции…

— Краткий срок — это правильно. Но если дело дойдет до действий, мы обанкротимся.

— Ты ошибаешься.

— Хотелось бы, чтобы ты оказался прав. Теперь нам, конечно, не остается ничего иного, как продолжать то, что вы начали. Изменим мы лишь одно, и на этом я настаиваю: те товарищи, которые работают легально, не должны принимать непосредственного участия ни в работе военной организации, ни в подпольной работе, связанной с Венгрией. Охотно допускаю, что государственная власть у вас неопытная, подкупная, слабая, но все же мы не в праве поступать легкомысленно. С Петром, Монданом и Ничаем я хотел бы побеседовать лично.

— Что же, это можно устроить, — сухо ответил Секереш.

— Этот Гонда прекрасный парень, — продолжал Гольд, не замечая или не желая замечать недовольного тона Секереша. — Вообще здешние товарищи мне очень нравятся.

— Мне также.

Гольд крепко хлопнул Секереша по плечу.

— Какая у нас будет красная армия! Этого зверя Хорти мы одним ударом сбросим в Адриатическое море. Если подумать, что еще несколько недель, и…

Секереш с горящими глазами восторженно кивал головой.

— Еще несколько недель, и…

В тот же вечер Секереш послал Ивану Рожошу письмо.

Письмо это было не написано Секерешем, а получено им самим. За последнюю неделю он получил около двухсот подобных писем. Партийные организации, а также люди, сочувствовавшие партии, — притом не из рабочих или крестьян, — письменно уверяли его в своих симпатиях и в своей преданности.

Такое письмо было получено им и от служащих мункачского жупаната. Под письмом стояло пятьдесят две подписи.

Письмо начиналось с обращения: