– Мда-а-а, – с хрустом почесал в затылке Лисовин. – Если это и Атлантида, то совсем не наша. Ты только погляди, какую они бяку на берег вытащили.

Народ послушно посмотрел налево. На торчащем в море куске земли громоздилось что-то вроде рыбацких челнов, зачем-то вкопанных до середины в землю. Лавок для гребцов не было видно, в середине горбилось вездесущее стекло.

– Это же сколько бабам работы? – с невольным восхищением заметил Михайло. – Сколько же им, бедным, стекольцев намывать надобно, и так кажный год…

Ладья тем временем скользнула под мостом, и, после недолгого колебания, сусанин направил её к ближайшему причалу, возле которого толпились самые маленькие кораблики. Атаман повернулся к Ивану и смущенно прокашлялся:

– Учи язык, Иван. А то я ни одного знакомого слова не слышу.

Волхв нахмурился, но делать было нечего: в самом деле, все орали на каком-то чужом языке. А немцем, то есть немым, быть не хотелось.

Ладья проходила рядом с белоснежным, сравнительно небольшим, судном, когда волна от выползающего из гавани очередного мастодонта качнула привязанную к берегу соседку. Раздался скрежет, и на палубу яхты выскочил небритый мужик в шлепанцах, каких-то обгрызенных штанах и кричаще яркой рубашке, завязанной узлом на пузе.

– Ой, горе мне, горе!! Какие поцы поцарапали борта моей ласточки, нажитой непосильным честным трудом?!

– Хм-м-м… – коротко, но веско выразил свое отношение Гриць.

– И почему ви мне совсем не верите? – воздел руки вверх мужик. – Ведь есть здесь что-то нажитое честным трудом?!!

– И что? – вежливо поинтересовался атаман.

– Ну… – мужчина растерялся. – Хотя бы вот – шлепанцы! Я их на первую зарплату купил, тридцать лет уже ношу, как память!! Кстати, как ни странно, но мне кажется, вы совсем похожи на людей. Я дико извиняюсь, но так странно не слышать: «Я позвоню адвокату».

Атаман вопросительно посмотрел на Ивана, но тот уже лежал на палубе, вслушиваясь в разноязычный шум крупного порта.

– А звонить обязательно? – оставшийся без поводыря Спесь Федорович немного растерялся.

– Вай мэ! – восхищенно воскликнул хозяин белого суденышка, – Откуда ви такие, настоящие, свалились на мою бедную и совсем уже лысую голову? Может быть, ещё по морде лица бить будете, не обращаясь в Гаагу?

– Кого? – деловито поинтересовался Михайло, осмотревшись по сторонам. – Никакой Гаги не вижу.

Полезший было в карман своих штанов человек резко остановился и восхищенно уставился на внезапно заговорившего мужика.

– А я-то, дурак, бабушке не верил, когда она сказки рассказывала… Как сейчас помню, – он назидательно выставил палец, кого-то пародируя, и даже тон речи его стал назидательным. – Запомните, Боренька, медведи гораздо умнее людей, они никогда не говорят, что они о людях думают!

– О! – радостно ответил Михайло. – Теперь я знаю, кого стукнуть нужно!

– Не надо никого стукать! – вскрикнул Борис, отскакивая от натянутой по борту веревки. – Честное слово, я никому не расскажу! Позвольте представиться, Борис, олигарх. Мелкого масштаба. К вам можно на борт, или так и будем перекрикиваться, как два поца в пустыне Сахара?

– Ну, прыгай, что ли, – немного растерявшись от напористой говорильни, Спесь Федорович заколебался.

– Это мы мигом! Только вот распоряжусь привязать вашу лодочку, так что давайте веревочки, я тут скомандую малость, – с этими словами мужчина повернулся к появившимся из недр яхты двум темнокожим парням и что-то резко сказал на другом языке.

Ладья была крепко пришвартована, и Борис уже шумел на корме, раздав всем по банке, как он сказал, с пивом. Реакция команды на это так называемое пиво была неоднозначной. Лаконичней всех выразился Михайло, который молча выкинул банку за борт и выжидательно посмотрел на Лисовина. Тот вздохнул и в ответ взглянул на атамана. Спесь Федорович, закончив отплевываться, только махнул рукой. Первую братину поднесли гостю и с огромным трудом смогли оторвать его руки от уже пустой посудины. Он всё упрашивал чашу выжать «ещё капельку нектара».

– Лю-ю-юди!!! – наконец-то обрёл дар речи Борис. – Если ЭТО продать, то… Нет! Продавать такое чудо – это преступление! Даже хуже – это глупость. Только по капле – и за алмазы… Хотя тоже нет. Убьют сразу.

– Постой, мил-человек, – встревожился Лисовин. – Кто убьёт? И за что?

Взгляд нувориша, или олигарха, как он сам себя называл, мгновенно окаменел. Уже другим тоном, страшно спокойным, он негромко ответил:

– За что? А за живое пиво, которое пьешь – и видишь солнце над хмелем, слышишь журчание родника, теплое бархатное прикосновение уютной темноты подвала. И понимаешь, что всё это сделано с любовью. Тьфу, – он сплюнул за борт. – Простите, привязалась реклама. Даже не знаю, как это сказать, слишком многие слова мы потеряли, расплатившись настоящим их значением за сверкающую пустоту так называемого современного мира. Смертельно опасно это знание для него…

– Пиво? – искренне удивился Лисовин.

– Нет, не пиво, – отмахнулся Борис. – Его вкуса и не оценят, это я ещё помню, а остальные… Страшно то, что остались ещё люди, не хотящие знать про Гиннес и Будвайзер.

– Дык кому они опасны? – недоумевал главный повар-наблюдатель.

– Ви хотите знать про мировую закулису? – вновь стал балагурить мужчина, только взгляд-то остался пристальным и спокойным. – Их есть у меня, причём самые свежие. Кстати, а что такой молодый мужчина совсем лежит на досках, у него таки никакого матраса нет?